Кокон
Шрифт:
На мгновение все вокруг застыло. Время остановилось, и он стоял перед этой страшной картиной, не в силах пошевелиться. Все это казалось одним из кошмаров, когда Джеймсу виделись мертвыми Эмили, Дженни, Эбби… распростертые на земле и вспоротые от живота до груди.
Точно так же, как сейчас лежала перед ним Калина Сантох. Распиленные ребра, выпотрошенные внутренности, части органов явно не хватало, словно вместо этого ее готовили наполнить чем-то другим, как… как соломенное чучело. Пласты свежеванной кожи алели
— Нет... — выдохнул он, голос сорвался на шепот.
Джеймс медленно опустился на колени рядом с Калиной. Его пальцы дрожали, когда он дотронулся до ее холодной руки. Она была тяжелой, безжизненной, и это осознание пронзило его, словно нож.
— Это я... — прошептал он, глядя на ее лицо. — Это я втянул тебя в это.
Образы мелькали перед его глазами. Калина всегда была уверенной в себе, могла позволить себе и язвительность, и кокетливость тогда, когда считала нужным. Знала, когда надо пробиваться, а когда отступить. Наверное, не родись она в таком захолустье, она действительно могла бы исполнить свою мечту.
— Ты ведь говорила, что справишься... — его голос затих.
Он не мог оторвать взгляд от ее лица. Ее молчание казалось обвинением. Все внутри Джеймса сжалось. Он чувствовал себя бессильным, беспомощным. Его собственное высокомерие, уверенность в том, что он контролирует ситуацию, привели ее сюда. Возможно, не предупреди он ее, она бы не оказалась здесь?
На мгновение Джеймсу захотелось исчезнуть, просто уйти, раствориться в этой ночи. Но вместо этого он схватил ее за руку, сжал ее пальцы, словно пытаясь вернуть ее к жизни.
— Прости... — выдохнул он, слова вырвались хрипом. — Прости меня.
Слезы катились по его лицу, но он даже не замечал их. Джеймс понимал, что больше никогда не сможет взглянуть в зеркало, не видя в нем убийцу. Он, сам того не желая, стал причиной ее смерти.
Патруль, как показалось Джеймсу, ехал целую вечность. Впрочем, он сейчас не понимал, не ощущал времени, словно бы он умер в тот момент, когда нажал на спуск. Он промахнулся, однако все же смерть в тот момент забрала одну душу. Его собственную…
Где-то вдали послышались шаги. Билл и остальные приближались, но Джеймс не двигался. Он остался на коленях, держась за холодную руку Калины, словно это могло что-то изменить.
Когда Билл подошел, он замер, увидев картину перед собой.
— Джеймс... — начал он, но не нашел слов.
Сэвидж не поднял голову, его голос был тихим, сломанным:
— Она верила мне, Билл. Верила, что я смогу ее защитить...
— Это не твоя вина, — попытался утешить его Митчелл, но сам знал, как это звучит.
— Нет, моя, — прошептал Джеймс. — Это всегда была моя вина.
Тишина окутала их, холодная, тяжелая, пронизывающая. Джеймс сидел на берегу, держа руку, словно цеплялся за последние
Но скоро и этой убаюкивающей тишины у него не осталось. Сирены патрульных машин разрезали ночь. Красно-синие огни отражались на заснеженных ветвях деревьев и мокром асфальте подъездной дорожки. Джеймс стоял неподвижно, прислонившись к стене дома, когда к нему подошли первые офицеры. Его лицо было каменным, в глазах — пустота.
— Сэвидж, что здесь произошло? — он узнал голос Джека Одли, но Джеймс лишь указал рукой в сторону лесопарка.
— Тело... на берегу, — его голос прозвучал глухо, как будто он говорил из глубокой пропасти. — И дом... — добавил он спустя мгновение.
Джеймс двинулся внутрь, не дожидаясь, пока офицеры организуют оцепление. Он шагал по коридорам, словно призрак, его ботинки скрипели на полу. Следы борьбы все еще говорили громче, чем любые слова. Разбитые бокалы, перевернутый стол, сломанный стул — все это кричало о произошедшем.
Он нашел на полу диктофон, который видимо выпал из кармана Калины, и прослушал запись. Калина на ней держалась уверенно, задавая вопрос за вопросом, пока не пошла в лобовую атаку застав Гэри врасплох. Было слышно, как поменялся в голосе мужчина, резко сделавшись пугающе холодным, но Калина или не уловила этого, либо намеренно продолжила, уверенная, что справится. Но не справилась. Были отчетливо слышно, как раздавались крики, звуки ударов и разбитой посуды… Это были последние мгновения ее жизни, навеки запечатленные на этой записи.
Именно так она и запомнится всем. Не своей жизнью, а смертью. Не такого была достойна Калина. Джеймс едва подавил свой порыв нажать на кнопку и удалить злополучную запись, стерев навеки это жестокое напоминание о его собственном провале, но нельзя было. Это была слишком весомая улика… Рука безвольно опустилась, и он положил диктофон рядом с остальными хаотично разбросанными записями.
На втором этаже пахло химией — смесью дезинфицирующего средства и крови. В ванной комнате он нашел источник этого запаха. В углу валялись окровавленная одежда и белые пластиковые перчатки, а на краю ванны — пакет с чем-то, что Джеймс сразу не смог определить. Когда он заглянул внутрь, его желудок сжался, но лицо осталось бесстрастным: внутренности, обрывки плоти.
Он ничего не чувствовал. Ни гнева, ни жалости. Внутри была лишь леденящая пустота. Джеймс повернулся и вышел, оставив следы своих ботинок на влажном полу.
На улице к нему подошел Картер. Его лицо было напряженным, но все же он сохранял холодную сдержанность.
— Что у тебя? — спросил он.
— На втором этаже... ванная. Одежда, органы, — коротко ответил Джеймс, не глядя на него.
Картер бросил взгляд на дом.
— Мы оставили здесь слишком много своих отпечатков, — заметил он.