Кольца Джудекки
Шрифт:
– И ты…
– А это уж, какое настроение случится.
Илья сидел перед ней дурак дураком. Первый человек в этом мире, с которым удалось нормально поговорить, оказался женщиной, знать про которую кто она и откуда ему совсем не обязательно. Илья испугался, что ему не хватит времени. Они познакомились. Они разговаривают. Она ему интересна, более того он уже чувствует внутри легкий накат более глубокого интереса. Он будет смотреть на нее, слушать, станет ухаживать, претворяя по мере возможностей все, что требует куртуазность.
Он сломит ее ленивое, необязательное сопротивление, она сама позовет его. А он…
Вполне возможно к тому времени
И гася, зарождающееся, но уже сладко тянущее внутри чувство:
– Прощай.
– До свидания.
Илья поплелся в деревню. Она его не остановила. До самых домов, до околицы он ждал. Не окликнула.
Дальше страдать не позволили обстоятельства.
Поселок бурлил. Из сельвы вернулись сразу три отряда. К нему подходили, знакомились. Илья давно не видел такого количества здоровых, улыбающихся, счастливых людей. Женщины метались от дома к дому. Везде стряпали. Мужчины отмывались, отдыхали. Староста объявил о скором празднике.
Первым выбыл АФ. Не вернулся из последнего дома, где пришлось ночевать.
Смущенная хозяйка объяснила Илье: заснул, теперь не проснется дней пять, шесть.
Сократ еще держался, но и он был вяловат. Сергея никто не видел. Да и сам Илья все чаще стал уходить в лес; пробирался на памятную полянку, садился на свое место, ждал, что она - даже имени не спросил, дурак - вернется, придет поговорить, просто посидеть. Она не приходила. Так и коротал время. В сон пока не клонило. Бодрствовал - пока!
– но каждый раз, засыпая у очередной подруги, пугался: уснет-не-пороснется.
Утром открывал глаза, радовался и - в лес.
Из ежиков получились прекрасные петарды. Вся округа мерцала радужными всполохами и переливами. Маленький оркестрик из самодельных инструментов выводил мелодию не очень стройно, но душевно.
На столе, развернувшемся в многометровую змею, навалом лежали плоды, стояли миски с солениями, дымилось жареное мясо. Что за зверь Илья не спрашивал - опасался. Из сельвы отрядники принесли деликатесы: ту же кору шоколадного дерева, которой тут можно было дорожки посыпать - так много, прозрачный финик, хвосты местного папоротника, которые, пребывая на корю, шевелились, сорванные же источали одуряющий аромат клубники. Это только то, о чем ему успели рассказать, остальное он пробовал не разбирая. Нравилось почти все. Мужчины пили сидр, яблоки для которого прикатили из дальней рощи. Радиационный фон там, что ли, был выше: яблоки росли величиной с тыкву, сливы - с футбольный мяч. Женщины осторожно прикладывались к посудине с хмельным и, загадочно улыбаясь, отходили.
Неужели, думал Илья, они уже ощущают присутствие плода, начало осуществления основной функции, основного жизненного постулата? Он высматривал в толпе незнакомку из леса. Ее не было видно в деревне все последние дни. Не было и сейчас.
Объевшись, наговорившись и даже, спев по случаю нечто, положенное на какофоническую мелодию, он ушел за освещенный факелами круг, побродил маленько и, что бы окончательно успокоиться, забрался в копну свежей травы.
Воспоминания о городе Дите сами собой уползали из памяти. За разлившимся по всем членам покоем, кралась зевота и легкий как вечерняя дымка сон. В нем, как и наяву все перемешалось радужными полосами: змеерыб вынырнул
Илья проснулся, мгновенно осознав, что лежит на куче травы, что вокруг - говорят, поют, кричат, пляшут - все смешалось в пестрый ком. Только на окраине, на дальней периферии - темное пятно, сдвоенная тень. Илья напрягся. Там стояла она.
Улыбалась, притопывала в такт музыке ножкой, а рядом, по-хозяйски прихватив ее за талию - корягой - Углов.
Пестрое великолепие мгновенно померкло. Сволочь! Зубы ему заговаривала, а сама пошла с бандитом в койку. Вон как светится. Тот, поди, не церемонился, завалил в мягкий мох, там, где нашел и оттрахал по самые уши. Ему не до рефлексий - вырвать свой кусок, хапнуть, нажраться…
А еще дальше, в темноте - разве Илья своим сумеречным зрением мог разглядеть -стояли Руслан и птица бань-ши. Чешуйчатая вестница несчастий прижалась к мальчику, изогнула длинную шею и пристроила голову на другое плечо, будто обнимала. А как еще? ни крыльев, ни рук. Руслан с улыбкой смотрел на разгулявшихся людей. Птица закрыла глаза и замерла, как уснула.
Руслик проводил с ней все свое время, даже в поселок не наведывался, жил на просторе, в поле. Женщинами человеческого поселения он не интересовался. Не это ли наилучшее подтверждение того, о чем говорила незнакомка над заводью: НЕ ЧЕЛОВЕК. Смуглый, высокий, красивый и совсем чужой. Его мать звали Дита, а отца, надо полагать - Дит. Внезапная мысль сродни озарению так захватила Илью, что он даже забыл о своем счастливом сопернике. А когда вспомнил, не нашел. Парочка растворилась в кутерьме. Следом исчезли Руслан и бань-ши.
Пойти что ли, еще браги хлебнуть? От первоначального, мутного всплеска ненависти почти ничего не осталось, осадок разве. За то, впервые с момента подъема на плато по настоящему потянуло в сон. Илья присмотрелся к ближним домам. В нескольких он успел побывать. На дальнем мысике населенного пространства притулилась избушка. В ней ночевать не приходилось. Не звали, не затаскивали, не заманивали… и такое случалось. В том доме он еще не ел, не пил, не спал и в морду, паче чаяния, точно не получит, если ввалится среди ночи. В других, надо полагать, тоже. Но в другие он сам не пойдет, упрямством человека. Пока еще человека.
Порожек из трех ступенек, темные сенцы, хозяйственная утварь в углу… Илья плечом толкнул дверь и, не очень заботясь о тишине, ввалился в горницу.
Они лежали на широкой низкой кровати. Отблески фейерверка влажно играли на потных плечах мужчины, который накрыл собой женщину. Ее круглое колено отсвечивало зеленоватым бликом. Сменился свет за окном, и колено погасло, спряталось в темноту. А из темноты, из-под широченных, тяжелых плеч - стон. С хрипом, с подвывом - такой, что кишки в животе завязались в узел, а все мужское вздыбилось и застонало вослед.