Кольца Джудекки
Шрифт:
– От пятерых?
– Ты завтра в другой дом пойдешь.
– Но вы ж тут семейно живете. Вон в сенях мужская одежда. Какому мужу такое понравится?
– На то есть уговор. Мужья они не люди, что ли, не понимают? Чтобы нас не смущать, они к приходу каравана перебираются в сельву. Скоро вернутся. Чем вас в дороге поют-кормят, что вы сюда добираетесь голодные как волки?
– Дорога не виновата. Оно еще в городе начинается. Постой! Ты сама откуда здесь взялась?
– Проявилась, как все.
– Прямо тут, на плато?
– Ага. Здесь в основном женщины проявляются, мужчины - редко.
– В городе не была?
– Нет. И ни одной женщины оттуда не видела. Какие
– Никакие. Их там почти нет. Куда деваются, никто не знает.
– Ты стену видел?
– И про нее знаешь? Видел. Ее отовсюду видно. Стоит. Один раз видел, как из-за нее сигнальные ракеты летели.
– Что?
– Ты из какой эпохи?
– Что?
– Прости. Из какого года? Хоть век знаешь?
– Нет. Девчонкой пошла в соседнюю деревню и провалилась.
– Хорошо тебе: ни памяти, ни тоски.
– Сейчас нет, конечно, а по началу-то я сильно убивалась. Потом гляжу: места славные, люди хорошие. Только мрет много.
– Где в Раю место для смерти?
– Ты говоришь непонятно.
– Прости еще раз. Спрашиваю: где тут умирать?
– Так в сельве же. Мужчины туда уходят. Работают. Сельва многих забирает. Дети подрастают и тоже в сельву. Так и живем.
Потолок, набранный из чистых широких плах, окрасился розовым цветом. Несмотря на ночную бурю, Илья чувствовал себя отдохнувшим и даже чуть примиренным. Но рассказ женщины осел мутью. Значит - предел. Попрыгает, обрюхатит, кого сможет и - на вечный отстой? Так надо.
Кому?!
Вопрос вопросов. Песня песней. Сказка сказок. Кому надо? Ему, Илье, не надо. Да кто его с п р а ш и в а л?
За два последующих дня с него напрочь сошли остатки цивилизованности. Так, во всяком случае, казалось самому Илье. Что он делал, или вернее что с ним делали, можно было сравнить с невинным первобытным развратом, который имеет в основе, в базисе, рациональную идею продолжения человеческого рода.
И - служил!
На третий день, сбежав от очередной претендентки, Илья подался в ближайшую рощу.
По дороге его нагнал, двигающийся легкой трусцой, отряд во главе с Виктором.
– Гуляешь?
– дружелюбно осведомился тот.
– Удираю.
Мужчины понимающе заулыбались. И хоть бы кто наладился в морду дать. Ведь их жен три дня по постелям валял. Он-то, еще ничего. Вот Сократ отличился, так отличился: мирные и благостные райские жительницы рвали его друг у дружки в клочки. Отыгрался Сократ на женском племени и за проявление, и за игнатовскую каторгу, и за сельву. Сегодня утром Илья видел его на дальней окарине деревни в обнимку с очередной претенденткой. Против всякой логики проклюнулось сочувствие к оголодавшим женщинам. Откатают свежих мужиков, и опять год жди. Никто не знает, сколько придет в новом этапе: может, двое, а, может, и ни одного. Такое тоже бывало. На плато поднимется стража, оставит списки тех, кто сгинул в сельве, их по минимуму снабдят данью и отправят назад. А женщинам ничего не останется, как ждать следующего этапа. В поселки стражников не допускали. Если и случался кто излишне рьяный, такого по особой тропе провожали до "потемкинской деревни", показывали бараки за высоким частоколом, пыточный столб с навеки привязанной куклой в лоскутах рваной одежды. А народ где?
– спрашивал любознатец. Народ - в поле. Удовлетворенный стражник потом вещал в городе Дите о жути в отрядах. Все ухищрения предпринимались с единственной целью - избежать экспансии города Дита на плато.
Илья представил, как по чистой зеленой траве протопает угрюмое дитовское стадо; как Лаврюшка начнет развешивать по стенам свои рескрипты. Женщины исчезнут, а на сказочных полянах вырастут слепошарые каменные дома. Не
– Вы тоже погулять вышли?
– вежливо осведомился Илья у Виктора.
– Мы к подъемнику. Надо своих предупредить про птицу, чтобы не трогали, если попадется.
Илья спохватился: за все время он ни разу не вспомнил о Руслике. Спрашивать чужих людей было неудобно, вернется, в деревне разузнает. Если конечно с полдороги не загребет в постель очередная бабенка.
По опушке он брел медленно. Густая, как на ухоженном английском газоне, трава мягко стелилась под босы ноги. Думал ли он неделю назад, что сможет так пройтись, упереться в землю незащищенной ногой? А из-под нее - кузнечик, совсем как дома.
Что солнышко будет припекать, что ближние деревья обернутся только прохладой, а уж никак ни голодными ртами. Глаза закрыл, и ты уже бредешь по свежему летнему лугу дома. Но зенки лучше сразу распахнуть - задержка грозит, падением в отчаяние.
Ну что он там оставил такое? Что зовет обратно? Ведь можно жить тут. Не в городе Дите, конечно, здесь, на плато, в отрядах. Ходить на работу. Руслик научит, дружить с сельвой. Труд станет производительнее - жизнь веселее. Будешь каждый год в ожидании пополнения уходить из дому, чтобы твоя женщина, которая когда-то родила от тебя ребенка, вновь зачала, чтобы детки бегали, сшибали яблоки, потом уходили в отряды, возвращались, заводили свои семьи, здоровые и крепкие - бессмертные.
Хоть закрой глаза, хоть открой - тошно.
Опушка заросла орешником. Листики резные, синими колокольчиками свесились цветы.
Рядом с цветами на ветках - зрелые плоды. Дубрава шумит. Грибы, наверное… Или в Раю не бывает грибов? Тьфу! Совсем с ума сбрендил. Так и не пойму, где обретаюсь. Хоть бы кто объяснил. И что потом? А ничего. Дополнительное знание примирит или научит, как прожить здесь свою бесконечную жизнь.
Илья прошел опушку и по тропинке ступил в тень молодых дубов, в спокойную, теплую, но свежую глубину леса. Дорогу перебежал беленький зверек побольше мыши и остановился на обочине. Встал как суслик. Илья его рассмотрел. Зверушке тоже было любопытно. К немалому удивлению своему Илья его узнал. Перед ним вытянулся соня-полчок. Дома осталась до половины прочитанная о них книга, да и встречал однажды на Кавказе, еще в пору походной юности.
Илья обрадовался зверьку как родному, вспомнил крысок в Крюковке и на Китайской горке. Похоже, условия плато ближе к земным. А вдруг и до самой Земли отсюда ближе? Хотя понятие расстояний в данном случае некорректно, попросту - идиотично.
Деревья впереди расступались. Стежка поворачивала, а за поворотом ныряла в чащу, миновав которую, Илья оказался на укромной полянке. Через нее струился ручей, растекавшийся по песчаной отмели, ленивой заводью. Над играющей бликами лужицей нависал огромный выворотень.
На толстом, корявом суку, над водой, сидела женщина.
Илья остановился. Пресыщение последних дней грозило обернуться женоненавистничеством. Ну, может, не так радикально, но видеть здесь существо женского пола не хотелось.
Опоздал, убегать. Женщина обернулась. Лет тридцати пяти. Блестящие черные волосы обрезаны по плечи. Профиль четкий как камея. Высокий прямой лоб, на который косо опускается прядь волос. Прямой крупноватый нос, тонкая верхняя губа и мягкая, чуть выдающаяся нижняя создавали микст властной чувственности. А под ними небольшой, но страшно упрямый подбородок. Женщина чем-то походила на покойную принцессу Диану. Не чертами даже, неким общим абрисом, впечатлением. Та почти всегда улыбалась. Эта смотрела надменно-искоса-сурово. Причем на столько, что сразу засвербило, подойти и заговорить.