Кольцо златовласой ведьмы
Шрифт:
– И могу я узнать, что ты здесь делаешь? – Папаша, как обычно, появился не вовремя.
– Нет, – спокойно ответил Серега, засовывая кошелек в задний карман джинсов. Переодеться он так и не удосужился. – Могу я узнать, что именно ты тут искал?
– Нет, – в том же тоне ответил папаша. – Переодевайся. Ты всех заставляешь ждать. И где эта твоя…
Скривился, словно и не его это была идея – с женитьбой.
Появилась мысль – и вправду жениться, просто, чтобы его позлить.
– Понятия не имею. Раньше здесь была. А теперь – сбежала. Дорогой папочка, ты
Отец злился молча. Ходили на скулах желваки. Двигались губы, изгибались брови, но выдержка брала верх. А прежде он в словах не стеснялся, особенно с мамой.
– Чтобы через пять минут был внизу. И постарайся вести себя достойно. У тебя сестра умерла!
– А у тебя – дочь. – Вот Серега-то заводился легко, вспыхивал и тотчас терял выдержку, выплескивая на собеседника все, что приходило ему в голову. – Только тебе все равно. Ты никогда ее не любил! Ты вообще не способен любить кого-то, кроме себя. И теперь не я, а ты устраиваешь из этой смерти представление. Ах да, представление – это пошлость. Перформанс… для избранных!
Взгляд папаши потяжелел. Сереге показалось, что еще немного, и он все-таки сорвется. Но нет, он бросил коротко:
– Убирайся!
И ушел.
Серега его совету последовал. Ему было куда убраться.
Пятый наблюдал за отцом издали. Эта привычка появилась у него с детства. Конечно, отец никогда не поднимал на них руку, было кому поркой заниматься. Хотя следовало признать, что воспитатель их, человек душевный, брался за ремень лишь в крайнем случае. Как тогда, когда Светка украла отцовскую сигару и они, все вместе, выкурили ее в подсобке.
Накурились до тошноты.
А потом была беседа с отцом. Его кабинет, святая святых, запертая дверь, к которой и близко подходить не следовало, ибо это могло вызвать гнев отца. Но в тот раз эта дверь сама открылась перед ними. И Светка, дрожа – она боялась сильнее прочих, – схватила Пятого за руку, словно он способен был ее спасти. Он же думал, что не оправдал доверия.
Отец так и сказал им. Он не поднялся с кресла, оставшись где-то далеко, за дубовым столом, у массивного окна, в раме бархатных портьер. Не человек – портрет. Только говорящий.
– Вы не оправдали моего доверия. – Этот голос звучал громко и глухо, и сердце Пятого неистово колотилось, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди. – Я огорчен. Не только тем, что вы решили покурить. Любопытство – не тот проступок, который спровоцировал бы этот разговор. Но вы пошли на воровство. Кто?
Светка охнула, беззвучно, но он услышал. А ладошка ее стала ледяной.
– Место вора – в тюрьме, а не в приличном доме. Кто?
Тяжелый взгляд заставил его сгорбиться, и Пятый, сам удивляясь тому, что он творит, сказал:
– Я.
Светка снова охнула и зажала рот ладошкой. Вот дура, если ее на вранье поймают, только хуже будет. А тюрьма… отец их просто пугает. Детей не отправляют в тюрьмы.
Зато их отправляют в интернаты.
– Дурная кровь, – сказал отец, когда они остались вдвоем. И снова он был далеко, у своего
– Простите.
К отцу следовало обращаться на «вы».
– До твоего появления в этом доме никому и в голову не приходило красть.
Одна сигара… подумаешь. У него их целая коробка! Пятый сам видел. У отца вообще денег столько, что он себе грузовик сигар купить способен. Наверное, Пятый слишком громко думал.
– Неважно, что могу позволить себе я. Главное, чего я не могу позволить вам. Например, чтобы мой сын стал вором и испортил мою репутацию.
Он всегда думал лишь о своей репутации.
– Твои наклонности следует взять под контроль.
Пятый ошибался. Тюрьма для детей существовала и называлась интернатом. Комнаты на шестерых. Узкие койки. Тумбочка. Посещения – по выделенным для этого дням. Учеба. Тренировки. Письма домой – под диктовку воспитателя. Еженедельные встречи… не с отцом. Не с братьями или Светкой – с Олегом Павловичем, который привозил разрешенные передачи. И на все вопросы – а поначалу у Пятого их было множество, – он отвечал односложно. Так Пятый понял, что в семье он – лишний.
Они были рады избавиться от чужака.
Чужаком он и остался.
Даже в этих костюмах, которые подобраны так, чтобы семья выглядела именно семьей – единство во всем, одежда не исключение, – он выделялся. И потому держался в стороне.
Глядел на отца – исподтишка.
Раздумывал, насколько тот огорчен случившимся.
Серега – в ярости, но он всегда легко злился, по любому поводу, злостью заменяя все прочие, нормальные человеческие эмоции. По остальным – не понять. Слишком долго они прятали все чувства. Маскировались, учились соответствовать ожиданиям.
Пресс-конференция.
Краткое выступление отца. Его приглушенный голос, скорбящий вид и белый платок в руке. Отец не вытирал слезы, но просто держал этот платок так, будто бы хотел скрыть. Поверили. Зашелестели камеры, как-то торжественно и печально. Посыпались вопросы.
Были получены ответы.
…долгая болезнь…
…ремиссия…
…необходимость лечения и регулярных обследований…
…к сожалению, у современной медицины есть предел возможностей…
…похороны состоятся…
…в память о единственной и горячо любимой дочери будет основан фонд в помощь людям, нуждающимся в операциях на сердце…
…пожертвование кардиологическому центру…
…детскому дому… Светлана очень хотела иметь детей, но ее здоровье…
Наверное, хорошо, что Серега сбежал. Он не вынес бы такого количества вранья. Светка была здорова. И потому смерть ее странна не только тем, что в комнату Виктории Светку принесли уже мертвой.
Пятый вспоминал этот день – с самого утра.
Прибытие гостей. Разговоры. Знакомство со Златовлаской, которую Серега прилюдно объявил своей собственностью. Еще один разговор – и Светкино желание найти Серегу, хотя Пятый и не просил ее об этой услуге. Уход ее… она шла, покачиваясь, словно пьяная.