Кольцо златовласой ведьмы
Шрифт:
Маменька сидела в холле в позе, означавшей, что она сердита, но хорошее воспитание мешает ей выразить свой гнев прилюдно. Вздернутый подбородок. Вытянутая шея. Поджатые губы. И руки, словно бы расслабленно лежавшие на коленях.
– Вика, – ровный голос, нейтральный тон. – Я рада, что ты вернулась. Я очень за тебя волновалась.
А маменьке даже идет строгий костюм, подобранный Елизаветой. Она тоже здесь, сидит в соседнем кресле, и вот уж кто не дает себе труда скрывать неприязнь.
Стась приветствует ее едва заметным
Семен вовсе не обращает внимания на Вику, он слишком занят Эльвирой. На ней траурный топ и широкая юбка с вышитыми серебряной нитью розами.
– Сереженька! – Эльвира взмахивает рукой, и становится ясно, что она пьяна, но не настолько, чтобы расстаться со стаканом. – А мы тебя ждали…
– Ждали, – отозвался Славка.
Он занял место под пальмой, и Вика вдруг осознала, что еще утром под этим деревом сидел другой человек, ныне – мертвый. Безвозвратно.
Как такое возможно?!
– Дождались, – Серега, к счастью, не собирался выпускать Викину руку.
– Надеюсь, – ледяной голос Елизаветы заставил Вику вздрогнуть, – вы больше не собираетесь отлучаться? Завтра похороны. – Уже завтра?! Положено на третий день, но… – Антон Сергеевич решил не затягивать с этой печальной церемонией. – Ни тени печали. Железная женщина, исполняющая свой долг. – В девять утра – отпевание…
…распорядок будущего дня.
И Вике придется присутствовать.
Вещи ее перенесли в другую комнату, которая от первой отличалась разве что наличием запора на двери. И, естественно, маменькиного терпения не могло хватить надолго. Она ворвалась в комнату, в очередной раз забыв постучать.
– Что ты творишь?! – Когда маменька начинала ссору, она забывала о том, что рядом могут быть другие люди. И сейчас она говорила громко, но еще не настолько громко, насколько могла. – Ты представляешь, во что мне обошлась твоя выходка?!
– Во что? – поинтересовалась Вика.
Так, ради поддержания беседы.
– Антон – мой давний знакомый! Он очень на нас рассчитывал, а ты…
– А я увидела его впервые в жизни! И не понимаю, с какой стати он должен на меня рассчитывать и тем более мною командовать? Я вернулась сюда только потому, что оставила здесь свои вещи. И еще потому, что ехать мне пока что некуда. Ты же затеяла в квартире ремонт! А чтобы найти новую, нужно время. Но я ее найду!
Ох, кажется, Вика тоже заговорила на повышенных тонах.
Все-таки маменька, как никто иной, умела вывести Вику из состояния душевного равновесия.
– Ты опять бросаешься в крайности! Можно подумать, от тебя требуют чего-то… неприличного!
– От меня требуют притвориться, что я сильно горюю по человеку, которого увидела сегодня впервые в жизни! И опять же, выйти замуж за второго такого человека. Я только не понимаю – для чего?
Маменька горестно вздохнула:
– Это для твоего же блага.
– Нет, мам! Для моего блага были шерстяные колготы и чай
В последний раз с маменькой она так разговаривала в выпускном классе, когда та настойчиво, намеками, советовала Вике сходить… да Вика уже и не помнила, куда именно, главное, что идти она туда не собиралась. Особенно – в том платье, которое было сочтено маменькой похода этого достойным.
И, как тогда, и сейчас маменька замолчала и задумалась.
Смотрит на Вику немигающим взглядом.
Вздыхает.
А совесть у Вики – нет, не просыпается. И, в конце концов, осознав проигрыш, точнее, в очередной раз убедившись в нечеловеческом упрямстве дочери, маменька сдается.
– Ты должна сделать это ради… твоих детей!
– У меня нет детей, – возразила Вика и на всякий случай присела. Интересный аргумент, прежде он не использовался.
– Будут! Ты несешь ответственность перед потомками…
Маменька встала, открыла дверь, выглянула в коридор, убеждаясь, что никого там нет, – неужели думала кого-то за подслушиванием застать? – и дверь заперла. На засов.
– Пришло время открыть тебе нашу семейную тайну…
…Ну, началось!
То, что Елена – не такая, как все, она знала едва ли не с самого рождения. Единственная дочь. Единственная внучка. Самая лучшая. Самая умная. Самая красивая. Неповторимая! Как же иначе?!
И ее уверенность передавалась людям.
Воспитательницы в детском саду Елену обожали. Возможно, отчасти благодаря повышенному вниманию мамочки к процессу ее воспитания? Школьная учительница, хоть и была строга, но закрывала глаза на ее мелкие шалости…
Тут уж не обошлось без бабушки. Она заглядывала в школу каждую неделю и подолгу беседовала с неласковой Антониной Кузьминичной.
– Вы избалуете девочку, – говорила та. Елена, которой полагалось во время беседы сидеть в школьном коридоре, быстро поняла, что это занятие – скучное. А подслушивание – нет. – Она уже избалована. Сколько ей лет? – Хорошо поставленный голос Антонины Кузьминичны вырывался за пределы ее кабинета. – А она уже уверена, что может позволить себе все. Или почти все. Никакого уважения к авторитетам! И вы сами со временем осознаете свою ошибку…
Какая ошибка? Она и в самом деле лучше многих. И подумаешь, что кто-то там лучше учится, у кого-то память хорошая, кто-то более внимателен, кто-то бегает быстрее… прыгает выше… в этом ли дело?
Когда Леночка перешла в седьмой класс – она уже всерьез задумывалась, стоит ли тратить время на учебу, если в жизни есть столько иных, куда более замечательных занятий, – бабушка заболела. А может, и раньше, но она упрямо скрывала болезнь. А тут – силы ее иссякли, и бабушка слегла.
Она сделалась очень бледной и все время стонала, то громче, то тише.