Колдовское семя

Ежовский Александр

Оправив платье, она подпёрла дверь дома толстой палкой, спустилась с крыльца и осторожно выглянула на пустынную улицу. До коров ещё рано. Бабы возились в огородах и по хозяйству, а все мужики на покосе. Ребятишек можно было не бояться – они всё равно подумают, что в мешке ужин для косарей, а вот на глаза взрослым крутихинцам лучше не попадаться – могли и следом прицепиться. Устинья взвалила тяжёлую котомку на плечо и, не покидая тени забора, быстрыми шагами направилась в конец улицы, за которой синел гребень леса.

Крада вокруг Гремучего камня почти догорела. Огонь принял разделённую с ним жертву. Вкус сырого заячьего

сердца до сих пор стоял во рту, вызывая дикую жажду, но с собой был лишь маленький пузырёк бабкиной настойки, да и тот для дела. Устинья сгребла угли в кучу и взглянула на темнеющее небо. До восхода луны оставалось совсем немного. Она развязала платок, сняла платье и рубаху, повесив их на ветку осины и, оставшись голой, принялась расплетать косу.

Бабкин костяной гребень плавно скользил по длинным прядям, разглаживая их в шелковистое вороное полотно, покрывающее плечи и спину. Причесавшись, Устинья подошла к высокому, в три обхвата камню и положила на него руки. Тепло кольнуло ладони и побежало по венам, растекаясь по всему телу. Её пальцы ласково скользнули по мелким расселинам, и на их подушечках заблестели бурые капельки влаги. Устинья улыбнулась. Всё шло, как надо.

Главное не промешкать. Бабка учила, что звать помощников нужно именно в тот момент, когда луна, проходя через прогал между рощами, уронит свой свет на Гремучий камень. Небо, как по заказу разъяснилось – ни облачка. Плоская верхушка валуна искрились серебром. Устинья накидала на угли сухих веток, раздула огонь, напоив его бабкиным зельем, а затем и накормила досыта, чтобы пламя поднялось вровень с камнем. Жар костра и предвкушение встречи с неведомым грели кровь, и она носилась по телу всё быстрее и быстрее.

Устинья вытащила из мешка завёрнутого в холстину мёртвого ворона и маленький нож с затёртой костяной рукояткой. Аккуратно расстелила у костра пустую мешковину и повернула голову навстречу вползающему в просвет серебристому диску. Осталось совсем чуть-чуть. Небрежным движением она вытряхнула птицу на землю, взяла её за лапы и подошла к камню. Озарённый лунным светом, он вспыхнул миллионом светлячков, в которых превратились, покрывавшие его блестящие чёрные вкрапления. Устинья ловко отсекла птице голову, отбросила нож и разбрызгала воронью кровь на камень, обходя его по кругу. Выкинув дохлую птицу, она сильно ударила ладонями по валуну и, не отнимая рук, лизнула его шершавую поверхность. Сделав два шага в сторону, она вновь ударила и лизнула камень. Ещё два шага, и снова удар. И ещё, и ещё, ещё! Она кружилсь вокруг огромного валуна, неистово молотя по нему ладонями и слизывая бурую жидкость, скопившуюся в его впадинках, пока удары сердца и ладоней не слились в единый бешеный ритм… И камень запел. Устинья отчётливо услышала гул. Он шёл от камня. Через прижатые к нему ладони проникал в голову и тело, уходя сквозь босые ступни в землю. Она подняла глаза к звёздному небу и диким, срывающимся голосом трижды позвала: «Мара!.. Мара!.. Мара!». Потом отступила на трясущихся ногах к костру и измученная рухнула на расстеленный перед ним мешок.

Гремучий камень подёрнулся лёгкой дымкой. Сквозь прилипшие к потному лицу волосы, Устинья едва разглядела, как из этой дымки вышла расплывчатая фигура в длинном одеянии и остановилась по ту сторону костра, не заходя в круг отбрасываемого им света.

– Здравствуй, внучка, – услышала она до боли знакомый

голос.

– Бабушка? – Устинья убрала со лба волосы, пытаясь лучше разглядеть лицо своей гостьи. – Я не вижу тебя, подойди ближе.

– Нельзя мне ближе, внучка. Доверься голосу и не удивляйся, что я к тебе вышла. Я слишком долго просила, поэтому камень меня выпустил, а не ту, кого ты звала.

– Но я же…

– Знаю. Только теперь нельзя этого делать – семя она его носит. Не один грех возьмёшь – два. А за второй спрос велик будет.

– Да всё одно: мне без него жизни нет! – выкрикнула Устинья и заплакала, опустив голову.

– Не кидайся словами бездумно! Зря что ли силу своему слову копила.

– Не зря! – встрепенулась Устинья, сверкнув глазами. – Ты исполнишь, что я скажу!

– И не подумаю.

– Исполнишь!.. – Устинья со злости ударила кулаком по земле – Подохнет, гадина! И ублюдок в её чреве пусть подохнет!

– Не послушаешь меня – сама подохнешь.

– Ну и пусть!..

– Послушай сперва, потом выкобениваться будешь. Сегодня ночь особенная. Другой такой ночи у нас с тобой больше не будет. С Сёмкой ты поспешила – меня не послушала, три года не стала ждать. Отварами его нужными не поила, и сама не пила. Поэтому и не вышло у вас с дитём. Не прижилось в тебе его семя. А сегодня ты всё правильно сделала. Сегодня сила в тебе есть материнская. Камень тебе помог. Найди семя, и будет у нашего рода продолжение. Но только этой ночью найди – потом поздно будет.

Устинья положила руку на низ живота и тихонько себя погладила.

– Неужто выйдет, бабушка?

– Выйдет, обязательно выйдет. Когда я тебя обманывала?

Устинья подвинулась ближе к костру, стараясь лучше рассмотреть спрятавшиеся за ним родные черты, и отыскать в мудрых глазах ответы на множество мучивших её вопросов.

– Да где ж я теперь семя найду? Ночи-то, пшик – и не станет.

– Ищи, внученька, по сторонам гляди. Только не мешкай. Одна ночь у нас с тобой.

– Там мужики на покосе, но далече до них – не успеть мне.

– Ближе ищи, но запомни: примешь семя – сила твоя обратно в камень уйдёт. Не вернуть никогда её будет, и помощники больше не отзовутся никогда.

– Да зачем мне те помощники, коли у меня дитё своё будет! – вскрикнула Устинья. – Моё, бабушка, родное! Какую ещё силу мне желать!

– Вот и умница, внучка, верные слова сказала. Да и я свои тоже сказала, а значит пора мне. Ты же не мешкай, по сторонам гляди.

Голос удалялся: – Слышишь, гляди по сторонам!

Устинья обхватила руками голову и принялась раскачиваться, пытаясь избавиться от гула, рвавшегося через виски наружу. В лесу треснула сломанная ветка. Она вскинула взгляд на этот звук и увидела силуэт мужчины, мелькнувший в лунном свете среди деревьев. Устинья подскочила и бросилась следом.

Толпа, вышедших во главе с председателем на покос крутихинских мужиков, наткнулась на очень неприличную картину. Увиденное никак не укладывалось в голове: в разворошенной копне свежего сена, с блаженной улыбкой дрых балбес-Егорка, выставив на всеобщее обозрение свои причиндалы, а вокруг него, разметав чёрные волосы, обвилась красавица-Устинья с запачканными кровью ладонями. Дружно закурив, мужики нерешительно переминались с ноги на ногу, не зная: поворачивать ли обратно, или обойти сие художество стороной.