Колдовское семя
Шрифт:
– Это то же самое, что завхозам. Племя такое было у индейцев, шибко хитрое. Всё какие-то дела варили, воровали у мирных ковбойцев коров, лошадей, пока мирным ковбойцам это не надоело…
– Завхозы воровали?
Телескоп загоготал. Его смех гулким эхом пронёсся по коридору.
– Ну да, – смеялся он – делавары от разозлившихся ковбойцев к нам сбежали, а мы их тут завхозами стали называть. Только там они скальпы с ковбойцев снимали, а нам тут уже всю плешь проели.
– Ну, вот и наша пещера, – сказал Телескоп ещё похохатывая и распахнул дверь.
Они зашли в просторный с виду кабинет, но он был просторен только стенами и высоким потолком. Пол, шкафы и столы были завалены всякой пыльной всячиной, для которой очень сложно
– Здоров, Рокфеллер! – поприветствовал Телескоп сородича. – Чай с нами пить будешь?
– Мы, Самодержица всея Руси Екатерина Великая гольфштатская вторая? или ты не один? – медленно и отрешённо спросил сородич, не отрывая внимательного взгляда от монитора, словно на нём вот-вот и только на одну секунду должно было появиться что-то очень важное для всей мировой науки.
– Да ну тебя, – махнул рукой Телескоп. – Скоро сам от сети питаться будешь.
Он повернулся к девушке и мотнул головой, приглашая последовать за ним.
– Пошли, только очень аккуратно.
Телескоп осторожно двинулся по узкому проходу между всякой всячины и прокомментировал:
– Тут, если хотя бы одну вещь с места сдвинуть, обвал похлеще чем в горах будет, и нам из него долго выбираться придётся.
«Да, – подумала девушка – вашу историю на самом деле нужно вооружить лопатой, чтобы разгрести эту свалку».
Преодолев все хламово-научные галереи и переходы кабинета, они зашли в примыкающую к нему небольшую комнату, которая всем своим видом говорила, что в ней в течение как минимум десяти лет, ежедневно пили чай по-мужицки, то есть, почти никогда не убирая за собой. Здесь всё было чайного цвета, начиная со штор и заканчивая полом. Даже продавленный диван и тот выглядел как использованный чайный пакетик, которому при отжиме случайно придали форму сидения. На тумбочке, грозящейся вот-вот развалиться под его тяжестью, как памятник гению советского приборостроения покоился старый цветной телевизор чайного цвета накрытый, как крышкой гроба, снятой с него задней стенкой. Справа от телевизора висела стальная раковина, с давно истёршейся эмалью и капающей из крана водой. Покосившийся, чайного цвета шкаф у входа был заставлен коробками из-под чая и сахара и опустошёнными корытцами корейской лапши «Доширак». Рядом с корытцами толпились одноцветные от въевшейся в них заварки чайные кружки. В некоторых тускло поблёскивали кончики ложек, блеск которых сохранился только благодаря периодическому воздействию пальцев на участок их непосредственного отсвечивания. На столике в углу стоял электрический чайник грязно-бурого цвета. И только при тщательном анализе можно было выяснить, что изначально он был белым.
– Держу пока оборону, – Телескоп с гордостью обвёл рукой «чайную» комнату – а то бы и тут всё захламили.
Девушка чуть не загоготала в голос. Удерживая себя от этого, она прикрыла растянувшийся в улыбке рот рукой и мысленно парировала: «Непонятно ещё, где больше хлама и грязи: в этой, или в той комнате».
Телескоп, как хозяин заведения, бросился накрывать «гостевой» стол. Вернее, он начал этот стол расчищать. Чтобы отвлечься от состояния брезгливости ко всему окружающему, девушка попросила:
– Вы обещали рассказать, почему этот завхоз Вас Шатуном назвал. Это ведь что-то от машины, так ведь?
– Нет, – хехекнул Телескоп, звякнув кружками – это от дурости.
Он подошёл к раковине, открыл воду и маленькой тряпочкой предпринял попытку придать парадный вид хотя бы одной из чайных посудин. Стоя спиной к девушке и остервенело шоркая кружку для гостьи, Телескоп принялся рассказывать,
– Год назад я нашёл одну очень интересную зацепку в архивах: о найденных ссыльными следах древних захоронений на Енисее. Я подал доклад о возможном обнаружении археологического памятника и просьбу о снаряжении экспедиции. Мне отказали, сославшись на скудность и неточность информации. Вот я в свой отпуск туда и рванул – уточнять. А дело было зимой. Местные толком ничего не сказали. Так: видели где-то, встречали там-то. Только один охотник смог показать на карте где примерно видел просевшие холмы в тайге. Ну, я сразу туда. Если бы это оказались курганы, то мне бы сразу грамоту дали и звание Героя кап. труда. И не подумал, дурак, что зима ведь. Холмы эти я кое-как нашёл, но кто поручится, что если это курганы, то они не разграблены, или что это не старые отвалы золотокопателей. Я понадеялся на свой металлоискатель, а он, гад, молчал. И пошёл я обратно ни с чем. Зимой пробный раскоп не сделаешь – только всё порушишь да огнём спалишь.
Девушка вспомнила, как со злостью, мысленно посылала Телескопа идти копать по холодку и улыбнулась. Благо он не видел, и всё ещё хлюпал водой в раковине.
– Пошёл, – продолжил учёный – и провалился в берлогу.
– Бж-ш, – по-змеиному прошипела девушка, схватившись пальцами за губы – к медведю?!
– Нет, брошенная была берлога, – успокоил её Телескоп – но как потом оказалось – это я своей вознёй у курганов оттуда медведя поднял. Я ж там и снег расчищал, и дрова рубил, еду готовил, дичину подвернувшуюся стрелял. Вот косолапому и не спалось от такого беспокойного соседа.
– И что дальше? – девушке стало уже чуть-чуть интересно, и она поторапливала разговорившегося дядечку-учёного с развязкой.
– Ногу сломал и лыжи. – Телескоп отрывистым кивком головы проводил каждую потерю из своего рассказа. – Вот что дальше. Сознание потерял. Глубокая была ямина, да ещё о корягу головой приложился. Очнулся и говорю сам себе: «Вот тебе и Герой кап. труда, посмертно». – он с шумом выдохнул воздух и продолжил: – А пожить-то ещё хотелось. Ну, думаю, к жилью, до которого все сорок вёрст будет, мне таким, да ещё без лыж не выйти. Придётся зимовать в этой берлоге, раз сам теперь косолапым стал, и ждать пока нога не срастётся. Наложил шину из подручных, так сказать, материалов, костыли себе сделал. Лапника натаскал на подстилку и кое-как дрова начал заготавливать, хотя бы на первое время, а заодно и утеплять свою берлогу. Тут ещё, как назло, глаза видеть перестали. Я ж до этого вообще очки не носил, а теперь вот… – Телескоп повернулся к девушке и мокрой рукой снял свои очки, демонстрируя их ей как будто впервые. Девушка молчала, не зная как себя повести. У неё в голове сейчас бурлило мерзкое варево непонятного содержания. И сидит-то она в этом свинарнике, и слушает всё это только потому, что Телескоп ей нужен как благообразный дядечка-учёный для бабушки и оценщик её книги. И жалко ей уже его, и злится она на него, что ей пришлось прилагать такие усилия для выполнения своего пункта 4а, и в то же время она им уже немного восхищается. Одному зимой пойти в тайгу, из-за каких-то там курганов только для науки! Это ж каким надо быть смелым и ещё к тому же упёртым! Только на демонстрацию очков надо было реагировать, как это предписывалось сложившейся ситуацией и её жалостливой женской натурой.
– А от чего видеть перестали? – грустно спросила девушка.
– Ай, – махнул рукой с очками дядечка-учёный – они и сами эти врачи не знают! – он снова надел очки, и принялся тереть уже чайную ложку. – Один говорит, что глазной нерв переохладился, другой, что от удара или от сильного шока, третий вообще какие-то заумности плетёт. Денег, наверное, хочет побольше вытянуть. Друзья пообещали в Москве одному профессору меня показать. Утверждают, что светило планетарного масштаба. Через месяц полечу на показ.