Колдун не знает
Шрифт:
— И что же?
— Копчение! Рыба выкладывается в специальные бочки, подо дном которых разжигается огонь из специальных дров, чтобы образовался дым, да не абы какой дым, а правильный.
И на этом правильном дыму рыба как бы сохнет, но при этом остаётся сочной. И не портится! Вот, попробуй! — лодочник вытащил из кармана своей куртки и протянул мне пахнущий дымом рыбий хвост.
— Нет, Боон, ешь это сам. Мне что-то не хочется. Аппетита нет.
— Ну как хочешь, Олел, как хочешь. Но я тебе открою одну истину, если ты её ещё не знаешь — чтобы получать выгоду,
— Возможно, Боон. И что с того? Ты так много всего сказал, но я не услышал цифру. Какую часть ты будешь отдавать мне?
— А то, что эту копченую рыбу отрывают с руками торговцы с Золотой Цепи. У них там в пустыне скука. Кроме драгоценностей, которые они добывают в рудниках, никаких развлечений. И что они делают?
— И что они делают?
— Они замачивают в воде зерна пшеницы, которые покупают на Севере, добавляют туда шишки хмеля, которые везут оттуда же, варят всё это и пьют. Получается почти как перезревшие плоды, но как-то не слишком вкусно. А чтобы было вкуснее, они пожирают со своим напитком копченую рыбу.
— И что, Боон, хочешь ты сказать, что у них рыбы меньше, чем в других местах? Океан большой.
— Океан большой, Олел, ты прав. Но для того, чтобы коптить рыбу, одной рыбы недостаточно. Как я уже говорил, нужна древесина и желательно особого сорта. В их пустыне так уж вышло, что ничего не растёт, кроме колючих кустов, которые сгорают за мгновение без всякого дыма. Не на чем им рыбу коптить, Олел. Вот они её и покупают. А им есть на что покупать, ты уж поверь.
— Сколько, Боон, сколько?
— Пятая часть. Тебе.
— Что-что? Я очень плохо тебя слышу, Боон.
— Четверть тебе.
— Совсем не слышу тебя, Боон. Что это стало с твоим голосом? Почему ты говоришь так тихо?
— Треть, Олел. Треть. Не больше.
— Нет, Боон. Сегодня совсем беда у тебя с голосом. Я ничего не слышу.
— Ты меня хочешь разорить? Ты знаешь, как сложно это всё организовать? А секрет технологии? А как выбрать правильные дрова?
— Да какой секрет технологии, Боон? Этот секрет давным-давно всем известен. Берёшь глиняную бочку и укладываешь на противни рыбу слоями, лучше предварительно выпустив из неё кишки. Жгёшь внизу дрова, дым идёт вверх. Вот и вся технология. Короче, добрый дядюшка Боон, или моя половина, или я и без твоей помощи обойдусь.
— Согласен! Хотя это грабёж!
— Боон, Боон, старый ты лис! Я же сказал, на меня колдовство не действует.
Наконец настырный делец отвязался от меня и удалился на другой конец лодки. Я вытянулся тут же на корме, накрылся куском ткани и уснул, глядя в черноту ночи.
*-*-*-*-*
Любоваться восходами — ничуть не худшее занятие, чем закатами. Но так думают далеко не все. Так думают люди, которые спят ночью.
Я к таким людям не то чтобы совсем не отношусь, но вставать в дикую рань, чтобы восхититься пришествием солнечного диска в мир я не готов. Но кого это волнует?
Едва забрезжили первые лучи, по палубе затопали, Мелек бросился поднимать парус, Боон — отвязывать канат от ствола прибрежной пальмы,
И все они производили такое количество шума, словно их было не трое, а как минимум триста. Окончательно меня разбудила собачонка Боона — я, кажется, забыл про неё упомянуть?
Боон везде таскал за собой свою любимую маленькую и очень визгливую собачку. Вечером собачонку было не видно — не слышно: ветер поддувал довольно прохладный, и любящая тепло животинка залезла в свой ящик — а у неё был шикарный утепленный собачий ящик, сделанный по заказу лодочника одним искусным мастером. Свою собачку Боон любил.
Так вот эта самая собачка с утра пораньше выбралась из ящика и, дрожжа всем телом от утренней свежести, направилась на прогулку. Подойдя ко мне, опасная мелкая тварюга задрала заднюю лапу в крайне опасной близости от моего лица. К моему счастью, путь животного сопровождался тявканьем и скулежом, так что к моменту задира ноги я уже проснулся. Пришлось очень резко проснуться и вскочить на ноги.
Рассвет действительно прекрасен. Древние предания говорят, что бывают миры с двумя и даже тремя солнцами, причём разных цветов. Там, должно быть, и вовсе можно увидеть невообразимые картины, и не только два раза в сутки.
Очень скоро показалась наша деревня, а ещё раньше — лодки рыбаков, отплывавших на утреннюю ловлю. Заря подсвечивала паруса их лодок ярким багрянцем, в пролив словно расцвели сотни ярких цветочных бутонов. Как обычно происходило каждое утро, образовалось кратковременное затишье.
Рыбаки старались поскорее выйти из деревенской бухты, чтобы наполнить паруса свежим северным ветром и отправиться в места ловли. С вершин утесов и скал поднимались ночевавшие на них птицы и с криками устремлялись вслед рыбакам. Кружились над лодками в ожидании, когда вытащат наполненные уловом сети.
Тогда для них наступало время завтрака, а для рыбаков — время махать шестами, отбиваясь от пернатых бандитов. Птицы пролетали так низко, что, казалось, вот-вот заденут голову крыльями, и орали при этом так, что казалось — я непременно оглохну.
За последний час пути парус совершенно обвис, Мелек и Боон толкали лодку, отталкиваясь от дна шестами. Не везде это было легко, местами приходилось продираться через целые поля водорослей. В конце концов мы добрались до деревенского причала, и вот уже крики моряков, торговцев и рабочих стали громче, чем крики птиц.
Деревней место под названием Хвост Змеи называли скорее по привычке. Фактически она уже давно стала городом, со всеми городскими признаками: бурной торговлей в порту, высокой стеной и прячущимися за ней хижинами. Особенно выделялась хижина старосты Нэмела, отца Мелека и Эмелы.
Это была не хижина, а настоящий дворец: три этажа, плетёные из прочного тростника башни на собственной стене. Причём стена вокруг хижины старосты была почти в два раза выше, чем внешние стены. От этой внутренней стены до ближайших строений пролегало обширное пространство, примерно на один полёт стрелы. И всё это пространство прекрасно простреливалось.