Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

Нестеров Антон Викторович

Помня об этом, мы бы хотели обратиться к проблеме датировки одного из самых известных стихотворений Донна, которое в сознании современных читателей стало едва ли не «фирменным знаком» его поэтики. Речь идет о «Прощании, запрещающем грусть».

2

Друг и первый биограф поэта Исаак Уолтон в своей «Жизни доктора богословия Джона Донна» настаивает на том, что это стихотворение было сочинено в 1611 г. во время поездки с его тогдашним патроном, сэром Робертом Друри, в Париж. Эта датировка более или менее принята специалистами по Донну, однако, если мы внимательно прочтем текст Уолтона, то увидим, что, возможно, дело обстоит несколько иначе. «Датировка» включена Уолтоном в длинную историю о путешествии, кульминацией которой становится видение, явленное Донну во время этой поездки. Приведем текст Уолтона с некоторыми сокращениями:

«Как раз то время, когда Донн и его жена жили в доме сэра Роберта <Друри>, лорд Хэй был направлен королем Иаковом [617] с пышным посольством к французскому королю, Генриху IV.. и сэр Роберт внезапно принял решение сопровождать его при французском дворе… И столь же неожиданно сэр Роберт обратился к г-ну Донну с просьбой сопровождать его в этом путешествии. Это неожиданное пожелание стало известно жене Донна, которая ждала в ту пору ребенка и чье телесное здоровье и без того было расшатано, и та высказала мужу, сколь

нежелательна была бы ей разлука с ним, сказав, будто «душа предвещает ей, что в его отсутствие может случится с нею беда», и потому не хочется ей отпускать мужа от себя. Однако сэр Роберт стал очень настаивать, и Донн, в силу присущего ему благородства, счел, что, видя столь много доброго от сэра Роберта, он не вправе располагать собою по собственному усмотрению, и сказал о том жене, которая, волей-неволей, скрепя сердце согласилась на это путешествие…

617

Иаков IV Шотландский (1567–1625) и Иаков I Английский (1603–1625).

Через несколько дней после того, как отъезд <Донна> был решен, Посол, сэр Роберт и Донн покинули Лондон; через двенадцать дней они благополучно добрались до Парижа. И вот через два дня после их прибытия сэр Роберт, Донн и друзья их обедали, [потом же гости и сэр Роберт вышли], и Донн остался один. Через полчаса сэр Роберт вернулся, и нашел Донна сидящим все там же в одиночестве, однако столь возбужденным и столь изменившимся в лице, что сэр Роберт был очень удивлен и крайне желал, чтобы Донн поведал, что же случилось за то краткое время, пока он отсутствовал.

Но Донн не мог отвечать сразу, лишь после продолжительного молчания, – так что недоумение собеседника росло все сильнее, он наконец сказал: "После того, как Вы ушли, у меня было ужасное видение: я видел, как моя жена, простоволосая и с мертвым младенцем на руках, прошла из угла в угол этой комнаты, и это повторилось с тех пор, как Вы ушли, дважды". На это сэр Роберт ответил: "Сэр, Вы, должно быть, погрузились после моего ухода в сон; и это – порождение сна, отягченного меланхолией, – желаю Вам о том забыть, ибо сейчас Вы проснулись и бодрствуете". На что Донн ответил: "Я совершенно точно знаю, что не спал, когда Вы ушли, точно так же, как знаю, что я жив, а не мертв; и я знаю, что, появившись второй раз, она остановилась и посмотрела мне в глаза, а потом растаяла". И на следующий день, освеженный отдыхом и сном, Донн придерживался сказанного им накануне… и склонил сэра Роберта к тому, что тот отчасти поверил в истинность видения… ибо он немедленно послал в Друри Хаус слугу, наказав тому спешно узнать и принести весть, жива ли г-жа Донн, и если жива, каково ее здоровье. Через двенадцать дней слуга вернулся и сообщил, что он нашел г-жу Донн в великой скорби, больной, пребывающей в постели; и что после долгих и трудных родов она разрешилась от бремени мертвым младенцем. И выяснилось, что это разрешение от бремени произошло точно в тот день и час, когда Донн видел, как прошла она мимо него по комнате…

Столь тесную связь <между двумя людьми> иные сочтут удивительной, и таких будет большинство; ибо почти все в нашем мире придерживаются того мнения, что времена видений и чудес кончились. При этом никто не сочтет удивительным, что если натянуть на две лютни одинаковые струны и настроить их тем же строем, а затем на одной лютне заиграть, то вторая, даже если лежит на столе в отдалении, отзовется, пусть ничья рука ее не касалась, – она отзовется, как отзывается эхо трубе… но многие не поверят, будто существует внутреннее сродство душ; пусть же всякий, читающий эти строки, придерживается на этот счет собственного мнения. Но если недоверчивые станут посягать на свободу доверчивых верить тому, что может такое и вправду быть, я бы призвал их задуматься над тем, что многие мудрецы верили, будто призрак Юлия Цезаря являлся Бруту, а святой Августин и Моника, его мать, – оба они удостоились видения перед его обращением в истинную веру…» [618]

618

[Электронный ресурс] дата обращения: http://www.mostweb.cc/Classics/Walton/LifeOfDrDonneThe/LifeOfDrDonneThe4.html

И далее у Уолтона следует длинное рассуждение о видениях, приводятся многочисленные примеры, почерпнутые из Ветхого и Нового Завета, в заключение же говорится:

«Воздержусь от того, чтобы и далее утомлять читателя рассуждением о видениях и том, как следует к ним относиться; закончу же мой комментарий к явленному <Донну>, приведя стихи, посвященные <в оригинале – given> Донном жене как раз тогда, когда он должен был с нею разлучиться. И клятвенно заверю в том, что слышал я от критиков, сведующих в языках и поэзии, что ни греческие, ни латинские поэты не создали ничего равного этим строкам». И вслед за этим Уолтон приводит полный текст «Прощания, запрещающего грусть».

Как мы видим, смысловым центром рассказа является тот факт, что у Донна были видения, и видения эти были истинны. «Жизнь доктора Джона Донна» была написана Исааком Уолтоном в 1640 г. как предисловие к изданию проповедей Донна и фактически была попыткой создать канонический образ «преподобного Донна», который смог отринуть заблуждения юности (а ими в равной степени была и фривольная поэзия, и католическое вероисповедание), обратиться к истинам религии (равно как обратиться в «истинную религию» – англиканство) и стать одним из выдающихся служителей Церкви в Англии.

Заметим, что в этом контексте само стихотворение Донна будет играть вторичную и подчиненную роль, являясь не более чем еще одним – светским – доказательством истинности поведанной истории. [619] Фактически перед нами весьма изящная риторическая конструкция – и не более. О самом стихотворении сказано лишь: «I… will conclude mine with commending to his view a copy of verses given by Mr. Donne to his wife at the time he then parted from her». Обратим внимание, что при этом Уолтон использует в этой фразе выражение «given», что можно прочесть и как «посвященные», и как «врученные», «переданные» жене. Ссылка же на «критиков, искушенных как в языках, так и в поэзии» позволяет думать, что если даже историю видения Уолтон мог знать со слов самого Донна, то само стихотворение не было получено Уолтоном непосредственно от автора, который позаботился бы при этом уточнить датировку его создания, а попало к автору биографии из каких-то вторых рук. С другой стороны, вспомним передачу «Биатанатоса» Роберту Керу: «дано» не означает «дано сразу после написания».

619

Собственно, в ту эпоху сам жанр биографии подразумевал повествование о восхождении человека к некоей вершине: к положению государственного мужа, к святости. Сочинение стихов не могло считаться достижением какой-либо духовной высоты, поэтому, например, во многих биографиях Сидни, написанных вскоре после его смерти, о его поэтических опытах говорится только вскользь, если вообще упоминается. (См.: Pask Kevin. The «marines state» of Philip Sidney: pre-scripting the life of the poet in England// Criticism: a quarterly for literature and arts (Wayne State University, Detroit, MI). Volume 36, issue 2 [Spring 1994]. P. 163–184.)

Этот подход к телеологии жизни можно увидеть и много позже, например, в известных словах графа Уварова о Пушкине: «Писать стишки – еще не значит проходить великое поприще!» В словах этих звучит не оскорбительное пренебрежение поэтическим гением, но – иное представление о жизненных ценностях.

Нам представляется возможным предложить иную, намного более раннюю датировку «Прощания, запрещающего грусть».

3

Один из центральных образов стихотворения – циркуль, появляющийся в последних строфах «Прощания…»:

A VALEDICTION: FORBIDDING MOURNING

As virtuous men passe mildly away,And whisper to their soules, to goe,While some of their sad friends do sayThe breath goes now, and some say no:So let us melt, and make no noise,No tear floods, nor sigh-tempests move,T'were prophanation of our joyesTo tell the layetie our love.Moving of th'earth brings harmes and feares,Men reckon what it did and meant,But trepidation of the spheares,Though greater farre, is innocent.Dull sublunary lovers love(Whose soule is sence) cannot admitAbsence, because it doth removeThose things which elemented it.But we by a love, so much refin'd,That our selves know not what it is,Inter assured of the mind,Care lesse, eyes, lips and hands to misse.Our two soules therefore, which are one,Though I must goe, endure not yetA breach, but an expansion,Like gold to ayery thinnesse beate.If they be two, they are two soAs striffe twin compasses are two,Thy soule the fixt foot, makes no showTo move, but doth, if th other doe.And thought it in the center sit,Yet when the other far doth rome,It leanes, and hearkens, after it,And growes erect, as that comes home.Such wilt thou be to mee, who mustLike th'other foot, oblique runne;Thy firmnes make my circle just,And makes me end, where I begunne.[Как праведники тихо отходят <из этого мира>,/ И шепотом понуждают души свои уйти,/ Тогда как иные из их скорбящих друзей говорят,/ Прервалось дыхание, или нет.// Мы же сольемся воедино, без восклицаний,/ Без потоков слез, без бурь вздохов// Ибо было бы профанацией нашей радости/ Поведать о сердцевине нашей любви// Движение земных пластов несет ущерб и страх,/ Людям ведомо, что это означает,/ Но дрожь небесных сфер/ Нам неведома, ибо те от нас далеки.// Скудная любовь подлунных любовников/ (Наделенных лишь чувственною душой) не может допустить/ Отсутствия, ибо с ним уходит то, что составляло ее суть.// Но мы, столь очищенные любовью,/ Что наши «я», не знают, – что это такое:/ взаимно осознавая друг друга/ Заботиться об отсутствии глаз, губ и рук.// Наши две души – одна душа,/ И пусть я должен уйти, вынести это,/ То не разрыв, но – растяжение <души>,/ Подобно тому, как золото отковывают в тончайшую проволоку.// А если душ две, то пара их подобна/ Паре борющихся ножек циркуля,/ Душа, которая есть ножка-опора, кажется недвижной,/ Но движется вместе с другой.// И та, что в центре,/ Когда другая отходит далеко,/ Она склоняется, тянется за другой,/ И выпрямляется, когда та возвращается назад.// Так ты для меня, который должен,/ подобно ножке циркуля, обегать круг;/ Твоя твердость (постоянство) позволяет мне завершить круг/ и вернуться к началу.]

Нам уже приходилось, вслед за многими другими авторами, [620] писать об алхимических концептах этого стихотворения в целом. [621] В данном же случае укажем на несколько иной аспект стихотворения. После строфы-интродукции, где тема ухода сопряжена со смертью, вторая строфа повествует о расставании возлюбленных, о котором лучше не сообщать тем, кто не ведает всей глубины любви. Обратим внимание на этот акцент стихотворения, – мы вернемся к нему позже. Следующая строфа повествует о том, что если доступное нашему восприятию «движение земных пластов» способно внушать ужас, то движение далеких звездных сфер оставляет нас равнодушными. Следом идет разработка темы профанной и возвышенной, «подлунной» и небесной любви, и в конце появляется образ циркуля, с акцентом на твердость/постоянство (firmness) возлюбленной, которое одно является залогом счастливого воссоединения двух душ.

620

Укажем, прежде всего, на основательную монографию: Linden Stanton J. Darke Hierogliphics: alchemy in English literature from Chaucer to the Restoration. Lexington: University Press of Kentucky, 1996. Кроме того см.: Crashaw E. Hermetic Elements in Donne's Poetic Vision// John Donne. Essays in Celebration. (Ed. by A. J. Smith). London, 1972. P. 324–348. Duncan EH. Donne's Alchemical Figures//Journal of English Literary History, 1942. P. 269–271; Fressero John. Donne's «Valediction: Forbidding Mourning»//Essential Articles for the Study of John Donne Poetry. (Ed. by J. R. Robert). Hamden, 1975. P. 279–304; Linden, Stanton]. Alchemy and Eschatology in Seventeenth-Century Poetry// Ambix. The journal of the Society for the Study of Alchemy and Early Chemistry. Vol. 316 Part 3 (1984). P. 102–24; Murray WA Donne and Paracelsus: An Essay in Interpretation// Essential Articles for the Study of John Donne Poetry. (Ed. by J. R. Robert). Hamden, 1975. P. 125; Sandler Lynn V. Relations between alchemy and poetics in the Renaissance and seventeenth century, with special glances at Donne and Milton// Ambix. The journal of the Society for the Study of Alchemy and Early Chemistry. Vol. 24, Part 2, July 1977. P. 69–76; Головин E. Франсуа Рабле: алхимический вояж к Дионису//Литературное обозрение. 1994, № 3–4. С. 26–32.

621

Нестеров А Символический язык алхимии и поэтика Джона Донна// Вопросы филологии. 2000, № 2 (5). С. 60–68; Нестеров А Джон Донн «алхимический»// Развитие средств массовой коммуникации и проблемы культуры. Материалы научной конференции. М., 2000. С. 151–157.