Колесо в заброшенном парке
Шрифт:
Друзья помолчали.
— Ну и дела! — сказал Добрыня. — А от тебя что им надо?
— Чтобы я отдал Антонио свой дар койво. «Тайную Сущность».
— А не потолстеет твой Антонио от такого подарка?
Эти слова кольнули Бурика, но он решил не подавать виду.
— Нет, он сам не хочет, но… Помнишь, я тебе рассказывал про тот свой сон?
— Это когда парень нашего возраста начал стареть? Помню, конечно.
— Я теперь точно знаю, что это был Антонио.
— Ты уверен? — казалось, Добрыня не удивился.
— Да…
Добрыня поковырял на ноге засохшую болячку. Исподлобья взглянул на Бурика.
— А что тогда будет с тобой? Ну, когда ты отдашь ему свой дар?
Бурик опять вздохнул и потерся носом о добрынино плечо.
— Не знаю. Ничего, наверное. Скорее всего, я уже чего-то не смогу из того… непонятного, что мог раньше.
— Тебе жалко? — спросил Добрыня. Спросил сочувственно, понимающе.
— Не знаю… Это ведь… как расстаться с волшебной палочкой. Когда знаешь, что новой не получишь никогда. И еще мне сказали, что это будет очень больно. Нас должны будут к чему-то подключить. И еще обряд какой-то дурацкий… — Бурик зябко передернул плечами.
— «Геля Травушкин, подари Искорку…» — процитировал Добрыня, покачав головой.
— Да… — Бурик заметно приуныл. — Похоже.
— Ну и попал ты…
— Ты лучше расскажи, как ты сюда попал.
Добрыня снова покопался в сумке и достал большое красное яблоко.
— Будешь? Бабушка угостила.
— Ага…
— Только оно у меня одно. Надо разрезать. Или разломить.
С этими словами он вцепился в яблоко. Под футболкой заходили тощие лопатки. Яблоко крякнуло и развалилось на две почти одинаковые половинки. Добрыня протянул Бурику большую, а сам впился зубами в свою.
— Вкусно, правда? — сказал он с набитым ртом.
— Угу, — ответил Бурик, кусая.
Когда с яблоком было покончено, Добрыня начал рассказывать. Он рассказал и про то, как догадался (каким-то шестым чувством!) о том, что Бурик направился к Колесу, про Михеича, оказывается, умершего двадцать лет назад, и про ненормальную тетку с птицефабрики, и про то, как забрался на Колесо, а оно вдруг начало проворачиваться под ним, и про теплую темноту, вдруг навалившуюся на него…
— …Потом я услышал, как одна тетенька наклонилась надо мной и запричитала: «Повери-и-но…» Что это значит?
— «Бедненький…» На итальянском. А дальше?
— Дальше пришел какой-то жирный свин, посмотрел на меня с ужасом, что-то сказал всем этим людям, их там человек пять было — они сразу все вышли, а потом взял за руку и повел. Я не хотел, начал орать. Пусти, говорю, жирный свин! Лапы убери!..
Бурик слушал Добрыню и веселился от души.
— А кто этот жирный свин? —
— Ты что, это Магистр! Он здесь самый главный, и его все боятся.
— Да какой он Магистр! Самый настоящий жирный свин! Ну вот, он руку отпустил, но стал на меня пялиться, как удав на кролика. А я ему — чего, мол, уставился. Расскажи, лучше, где я? А он показал на дверь, сунул мне в руки какую-то карточку, визитку, что ли, а сам повернулся и ушел. Ну, я смотрю, на двери написано: «Burkassov». Надо, думаю, войти. Вдруг, правда, здесь ты…
— Молодец… Только это не визитка, а пропуск. Я тебе потом покажу как им пользоваться.
— Хорошо.
— Скажи, ты… совсем-совсем не испугался? — спросил Бурик.
Добрыня помолчал немного.
— Знаешь, на самом деле я сдрейфил конкретно. Решил, что гробанулся с колеса и попал в этот… — он оглядел комнату. — Нет, на Рай, конечно, не похоже. Но все равно интересно… Я потом понял, что это Колесо виновато. Точнее, не само Колесо, а место, на котором оно стоит. Оно как-то связывает разные пространства…
— Переход? — спросил Бурик.
— Ну да… Помнишь, мы читали, что Вселенная имеет форму кристалла…
— Конечно. Я здесь даже модель такую видел — у Магистра в кабинете…
— Ну вот, и получается, что если можно переходить из одного пространства в другое, то и внутри одного пространства можно как-то переноситься.
— Ты думаешь? — с долей сомнения спросил Бурик.
— Но ведь мы же перенеслись.
— А, ну да… Я как-то не подумал. Только я не лез на Колесо, а просто зашел под него.
— Так ведь это ты у нас койво, — усмехнулся Добрыня.
Бурик молча посмотрел на добрынины кроссовки, потом на собственные тапочки.
— Дома сильно волнуются?
Настал очередь погрустнеть Добрыне.
— А ты как думал… Твои предки такой хай подняли, милицию вызывали…
— А Магистр говорил: «Не хва-атятся… Не хва-атятся…»
— Он тебе наговорит… Конечно, хватились. Почему-то одна только бабушка не волнуется.
— Она у меня кремень, — гордо сказал Бурик.
— Везет… А моя мама, как услышала, что ты пропал, так заперла меня у Володьки дома. Она не знала, что он запасные ключи мне оставил. То есть он оставил для нее, а я… ну вроде как забыл отдать.
— Это ты молодец! — похвалил Бурик.
— А когда она ушла на работу, я смотался. Правда, записку написал. Слушай, а может отсюда можно позвонить? Тут есть телефон?
— Я… Знаешь, я про это как-то не подумал. Они меня здесь… шут его знает, может, поят чем-то. Я все время «торможу». И спать хочется.
— Так чего ты сидишь, пойдем искать телефон!
Не дожидаясь ответа, Добрыня встал и пошел к двери. Бурик последовал за ним, постепенно наполняясь чувством неуемной радости — Добрыня здесь, с ним! Ведь это же чудо!!