Колесо в заброшенном парке
Шрифт:
Бурик и Антонио бросились на этот крик. Рванули дверь. Их взору предстала обширная комната, заставленная разнообразной аппаратурой. В углу светился экран компьютера. На столе стоял телефонный аппарат, рядом на проводе безжизненно болталась телефонная трубка.
Оказалось, что, покинув кабинет Магистра, Добрыня направился не в столовую, где его ждали ребята, а в коммуникационную пультовую, которую заприметил, когда его вели на переговоры, — из любопытства он заглянул в одну из приоткрытых дверей и краем глаза углядел несколько телефонных аппаратов. Трезво рассудив, что один из них должен непременно оказаться
Джузеппе, которому было получено пасти всю эту непредусмотренную молодежь, хватился Добрыни, когда тот уже вовсю набирал: 007–095 и номер вовкиного мобильного. Этой нехитрой последовательности его научил Стас во время вечерней беседы «ни о чем» у Вовки дома. Джузеппе вбежал в пультовую и попытался урезонить обнаглевшего мальчишку, жестами объясняя, что это местный телефон, а связь с внешним миром для пленников не предусмотрена. При этом фамильярно потрепал его по щеке. На это атавистическое средиземноморское «все бамбини до тринадцати лет включительно суть ангелы» Добрыня отреагировал, как ему показалось, совершенно адекватно. Он мобилизовал весь свой разговорный английский и, взмахнув длинными тощими руками, выронил телефонную трубку и сообщил Джузеппе, что тот — абсолютный шит. И что он, Добрыня, его фак. И вообще, старина Джузеппе может кисс его, Добрыню, непосредственно в эсс. Джузеппе в ответ на это неожиданное проявление национальной гордости великороссов изошел длинной итальянской тирадой и попробовал схватить малолетнего грубияна хотя бы за ухо. За этим безуспешным занятием Бурик с Антонио его и застали.
— Привет, Джузеппе! — крикнул Бурик. — Пойди и найди себе какого-нибудь другого Буратино — этот носом не вышел! Добрыня, ты чего это здесь?..
— Да я в Москву хотел позвонить, а тут этот козел как прицепится!
— Он хам! — громко возмущался оскорбленный в лучших чувствах итальянец. — Вы все хамы! Мне еще никогда так не хамили!!
Бурик принялся переводить.
— А чё сразу за ухо! — наступал в ответ Добрыня — У меня чё, казенное ухо, да?
— Незачем трубки хватать, где не положено!
— А на ней не написано, положено или нет! — вступился Бурик за друга в тех же скандальных интонациях. — А было бы написано, так он по-итальянски не читает! И нечего орать на него, понял?!!
— Нет, вы только посмотрите на этих прихлебал!! — кричал Джузеппе. Бурик перевел сказанное в тех же интонациях.
— Да?! — взвился Добрыня. — А мы к вам сюда в нахлебники не просились! Пожалуйста, хоть завтра покинем это ваше стойло!
— Пожалуйста, прекратите ругаться!! — громко взывал Антонио, пытаясь перекричать всю компанию. — Успокойтесь!!!
— Завтра?! — взвился Бурик.
— Нет, мы его сегодня покинем! Сейчас же!! Где выход? Выход где, мутота бородатая!! — зная, что Джузеппе не понимает по-русски, Добрыня не стеснялся в выражениях, чем несказанно веселил Бурика. — Сейчас в рожу вцеплюсь!
— Это неслыханно! — не унимался Джузеппе.
— Мало не покажется! — не отставал от него Добрыня.
В
— Я покажу тебе, как грубить старшим! — завершил свою речь Джузеппе, постепенно успокаиваясь.
Добрынин запал тоже постепенно сходил на нет.
— Это я научу тебя этой… культуре обслуживания. Вот. — И уже Бурику: — Что стоишь, переводи давай!
Бурик грустно посмотрел на Джузеппе, потом на ребят и сказал:
— Пошли, что ли… Чего зря орать друг на друга.
В комнате Антонио все, кроме Добрыни, повалились на кровать. Добрыня плюхнулся на стул и спросил:
— Ты чего ему не перевел?
— А, да ладно… Все равно ведь ничего не получилось.
— Конечно, не получилось — телефон-то местный.
— Ну а был бы городской, что бы ты им сказал?
— Не знаю пока… Там сообразил бы. Надо ведь и Антошку спасать, и самим выбираться.
Бурик заметил, что Добрыня в этой фразе на первое место поставил Антонио, а уже потом их двоих. И подумал, что сам, наверное, не смог бы помыслить именно так. Стыдно, да что поделаешь… Он перевел Антонио добрынины слова.
Тот посмотрел на Добрыню долгим карим взглядом и тихо произнес:
— Я очень хочу быть твоим другом.
Добрыня явно не ожидал такого признания. Сначала он потупился, потом посмотрел на Антонио и сказал:
— Мне кажется, ты уже мой друг.
— У нас в Венеции говорили: «Trovare un amico — trovare un tesoro» [29] .
— У вас в Венеции и сейчас так говорят, — сказал Бурик.
— Ты был в Венеции? — удивился Добрыня.
— Да… Два раза. Один раз с родителями, а второй — по школьному обмену… А что такого?
29
Найти друга — значит найти сокровище (итал.).
— Да нет, я просто спросил. Ты ведь не говорил никогда.
— Да ты ведь и не спрашивал. Чего зря хвастаться.
— А я вот нигде не был.
— Ну ничего, будешь обязательно… Правда, Антонио?
— Что? — Антонио вынырнул из каких-то собственных мыслей.
— Да нет, ничего… — сказал Добрыня. — Так это правда, что ты — гениальный композитор?
Антонио вздохнул. Посмотрел на Добрыню.
— Говорят, да. Когда был взрослым. Но я не помню. Ты извини…
— Да я чего… Ты давно музыке учишься?
— Не знаю, мне кажется, что всегда.
— Бедняга… — искренне посочувствовал Добрыня. — Повери-и-но…
— Почему? — удивился Антонио. — Разве это плохо? Мне всегда нравилось.
— А музыку сразу сочинять начал? — спросил Бурик.
— Нет, лет с четырех, наверное. Но это было так, несерьезно. А когда мне было лет восемь, я написал Хроматическую Фугетту и маленький Багатель. Отец показал их моему учителю, и он похвалил. Сказал, что надо учиться дальше.
Бурик добросовестно переводил. Добрыня посмотрел сначала на Бурика, потом на Антонио. Ткнул Бурика локтем в бок.