Колесо в заброшенном парке

Федоров Антон

— Наверное… Я ее, правда, не такой представлял.

— А как ее зовут?

— Не знаю… А еще там есть ребенок, который знает букву «Ю».

— А его как зовут?

— Ребенка? Тоже не знаю… какая разница?

— Да нет! Его! — Добрыня указал на первую скульптуру.

— Его? Какое-то смешное имя… А, вспомнил — Веничка. Веничка Ерофеев.

— Очень хорошая скульптура! — Добрыня встал со скамейки и ходил теперь вокруг памятника, осматривая его со всех сторон. — Знаешь, мне Веничка гораздо

больше нравится, чем она. — Добрыня махнул головой в сторону Девушки из Петушков.

— А моя любимая скульптура — «Павшим и живым» у нас в парке, — признался Бурик. — Ангел с поднятым крылом. Помнишь, как мы под дождем перед ней стояли?

— Ага… А потом ты в бабушкиной стиралке белье промокшее отжимал…

Мальчишки расхохотались.

— Слушай, мы же за книгами собирались, — вспомнил вдруг Бурик.

— Точно! Нам, кажется, туда… А сколько времени?

Бурик взглянул на часы.

— Без двадцати семь…

— Бежим? Может, еще успеем…

— Ох… Ну, давай, — нехотя согласился Бурик.

Когда запыхавшиеся мальчишки оказались перед вожделенной дверью, они обнаружили на ней увесистый амбарный замок и табличку, в лаконичной форме сообщающую, что в летний период магазин работает до 18:00.

— Итака… — философски изрек Добрыня.

— Что будем делать?

— Поехали в Петушки.

— А там что делать?

— Не знаю… Все лучше, чем Манихино.

При воспоминании о ссоре в Манихине Бурик помрачнел.

— Добрыня…

— А?

— Давай больше никогда не ссориться.

— Давай! Никогда-никогда… Обещаем?

Бурик подумал.

— Нет, надо так, чтобы наверняка. А то мы сейчас пообещаем, а сами… — и вдруг предложил: — Нам надо на Перекресток Миров. И там загадать!

— Что загадать? — Добрыня уставился на Бурика, словно впервые его увидел. — То есть, где это?

— Около трамвайного моста.

— Это игра такая? — оживился Добрыня.

— Нет, не игра… — Бурик задумался на секунду. — Только ты не смейся…

— Когда это я над тобой смеялся? — возмутился Добрыня.

— Никогда… — Бурик смущенно опустил глаза, но тут же снова нетерпеливо их вскинул. — Это не игра. Понимаешь, есть одно такое место в Италии — это известный факт. В Милане, в галерее «Витторио Эммануэлле», на полу есть мозаика древняя, там такой бык. И если встать ему на…

Он запнулся.

— Куда?

— Ну… На это место…

— На какое-какое место? — не унимался Добрыня. В глазах его мелькали лукавые искорки.

Бурик вздохнул и решительно назвал «это место» открытым текстом.

— Так бы сразу и сказал, — хихикнул Добрыня.

— Я думал, ты догадаешься… Так вот, это место у быка совсем затерли — каждый норовит встать на него и провернуться на пятке, — серьезно продолжал

Бурик. — И тогда желание исполняется.

— Любое? — глаза у Добрыни горели.

Бурик задумался.

— Не знаю. Нет, наверное… Такое, для которого нужна удача. Вот, например, когда я перед контрольной по математике…

— Перед контрольной? В Милане?! У быка на…

— Нет, не на… — Бурик запнулся. — Я нашел такое же место у нас на Войковской. Даже, по-моему, еще более сильное.

— Ну, ты даешь! Вправду нашел?

— Да, — тихо сказал Бурик. — Ты веришь?

— Ага… — выдохнул Добрыня.

— Тогда поехали!

Мальчишки зашагали в сторону метро.

— …Это рельсовая развязка, где трамвайные пути пересекаются… — быстро, словно боясь, что Добрыня его перебьет, говорил Бурик.

Через полчаса они вынырнули из подземелья на станции «Войковская».

— А почему «Перекресток Миров»?

— Там есть такая точка… я ее сам нашел — если на ней стоишь, два пути пересекаются и уходят в разные стороны, как будто в разные миры. И если крутнешься на правой ноге и желание загадаешь — исполнится.

— А если я загадаю — чтобы мне стать взрослым?

— Взрослым? — спросил Бурик. — Исполнится, конечно. Вырастешь и станешь.

— Нет, я хотел сказать — чтобы мне немедленно вырасти.

— Ты что, дурак — такие вещи загадывать?!! Зачем тебе?

— Да надоело быть маленьким. Все тобой помыкают, командуют, в школе там…

Бурик остановился.

— А как же… как же мы?! — проговорил он, растерянно глядя в лицо друга.

— Ты что, Бурик! Ну я же пошутил… — Добрыня глядел под ноги и пинал какой-то камушек, не зная, как поднять глаза.

— Ты больше не шути. Фигово у тебя получается. — Бурик повернулся, и, шмыгнув носом, пошел дальше по улице Космодемьянских.

— Помнишь, я тебе сон рассказывал? — спросил он, не поворачиваясь.

— Помню, — просопел Добрыня где-то сбоку. — Про мальчишку, которого ты…

— Он состарился на моих глазах. Сначала быстро вырос, а потом состарился. А я… я только смотрел… Если б такое случилось не во сне, а на самом деле, я не знаю… я, наверное, тут же умер бы.

— Ну ладно тебе… Это ведь только сон. Что ты так мучаешься?

— Я и сам не знаю.

Два направления рельсов, идущих с трамвайного моста, упирались в улицу Космодемьянских и сплетались в замысловатый перекрестный узор, чтобы через несколько метров разбежаться по стрелкам в разные стороны. В центре этого переплетения Бурик остановился.

— Вот, смотри!

Очертания рельсов в этом месте образовывали правильный ромб. В его середине, на одном из выпуклых булыжников, которыми была вымощена трамвайная линия, виднелся полустертый крест, сделанный белой масляной краской.