Колесо в заброшенном парке
Шрифт:
Стас и Вовка в нерешительности остановились. Доктор мягко взял их за локти и деликатно, но решительно направил к выходу.
— Мы обо всем позаботимся. К сожалению, ваш визит спровоцировал очередной припадок, это зафиксировали мониторы в ординаторской. Я прошу вас уйти. Кстати, отдайте мне, пожалуйста, эти записи, — он указал на исписанные Безековичем листы, которые Вовка держал в руках. — Мне необходимо подшить их к медицинской карте. Для анализа бреда больного и для регистрации вашего визита.
Пронзительно синие глаза над марлевой повязкой смотрели на Вовку в упор.
— Боюсь,
Человек в белом халате слегка растерялся.
— Да, но…
— Мне искренне жаль, доктор, что вы не в курсе.
При этом он красноречиво раскрыл перед взором настойчивого эскулапа «документ прикрытия». Дополнительных вопросов не возникло.
— Ну и бардак здесь у них! — сказал Вовка, спускаясь по лестнице вслед за Стасом. — Вход в реанимацию не контролируется, лестница загажена, охрана внизу пьяная…
— При таком финансировании это не удивительно, — ответил Стас.
Навстречу им устало поднимался заведующий реанимационным отделением.
— Вы уже закончили? — поинтересовался он, поравнявшись со Стасом.
— Нет, но… пришел врач и сказал, что время истекло. Что назначены какие-то процедуры…
— Процедуры? — заведующий вскинул брови. — Может, имелся в виду дневной обезболивающий укол? Так его сестра делает…
Стас развел руками.
— Я уточню, — сказал доктор. — До свидания.
Он стал тяжело подниматься по лестнице, оставляя ребристые следы на припорошенном штукатуркой полу. Было видно, что за долю секунды он успел забыть и о странных посетителях, и о доставленном вчера «дэтэпэшнике». В палату Безековича он не пошел — чем, возможно, спас себе жизнь.
Когда двери за посетителями закрылись, человек в белом халате выждал две минуты, затем подошел к кровати. Он достал из кармана шприц-тюбик и снял защитный колпачок. Глаза Безековича наполнились ужасом. Человек взялся за трубку капельницы, проткнул ее иголкой шприца-тюбика, резким нажатием выдавил в трубку содержимое и торопливо вышел.
Приглушенный стон доктора Безековича услышали только электронные приборы, которые негромко пищали, беспристрастно фиксируя наступление дыхательных спазмов и предсмертные нарушения в работе сердца вверенного их датчикам пациента.
— Ты что, действительно собираешься отдать записки Безековича следователю? — спросил Вовка, с наслаждением вдыхая свежий воздух. После больничного запаха хотелось прочистить легкие.
— Безусловно! Прямо сейчас! Слушай, неужели я похож на идиота?
Вовка внимательно посмотрел на Стаса и усмехнулся.
— На первый взгляд ничего такого в глаза не бросается… Первичных признаков идиотизма я не наблюдаю.
— Я бы тебе понаблюдал… А записки нам самим понадобятся. И вообще, надо будет его еще пару раз навестить. Вопросов осталось много.
— Надо, — задумчиво согласился
— Мне тоже так показалось. Позвоню сегодня их главному, поинтересуюсь, что за эскулап. А зав реанимацией, по-моему, сам не знает, что там у него творится.
— Это как раз и пугает.
— Проходи, — пригласил Вовка, отпирая дверь квартиры.
Стас молча вошел, скинул сандалии, прошел в вовкину комнату и в изнеможении завалился на кровать.
— А ребята где?
— Гуляют, наверное. Разве их взаперти удержишь?
— А маманя?
— На ту квартиру пошла. «Цветуя» полить… И давно это тебя маманя заинтересовала?
Стас осклабился.
— Понятно, — кивнул Вовка. — Приготовить чего-нибудь?
— Можно… Только чего-нибудь простого.
— Чего простого?! «Это дубли у нас простые»! Как насчет завитков из свинины, начиненных куриным филе с черносливом и грецкими орехами?
Стас только рукой махнул.
Через час друзья уже восседали за столом.
— Сегодня у меня сверхаппетит! — сообщил Стас.
— Не верю, — ответил Вовка.
— Это еще почему?
— Ты просто не знаешь, что это такое. Сверхаппетит — это когда брат Митька помирает, но ухи просит. Ну, пробуй давай!
— В тебе умер великий повар, — восхищенно проговорил Стас, отрезая очередной кусочек ароматного, нежного, тающего во рту мяса.
— Да во мне столько народу передохло… — ответил Вовка, рассеянно ковыряя вилкой собственное кулинарное творение. — И не сосчитаешь.
Исследовательский центр «Чизанелли»
Антонио внимательно рассматривал портрет. Как выразился этот Магистр — «Это ты, только взрослый и в восемнадцатом веке». Что еще за глупости? Какой еще взрослый, когда Антонио — вот он. Композитор Виральдини сначала показался ему некрасивым. Однако из портрета лилась на Антонио еле уловимая энергия. Наверное, это была та самая энергия таланта, о которой когда-то рассказывал ему кто-то очень добрый. Антонио никак не мог вспомнить… Кажется, его звали Карло. «От подлинника картины исходит энергия мастера, — говорил он, — а от хорошего портрета — еще и энергия того, кто на нем нарисован». Где теперь этот Карло? А где он сам, Антонио? Ему никто так ничего и не объяснил. Этот Магистр постоянно говорит загадками. Приставленный к Антонио дядька, Джузеппе, он, конечно, добрый, но все время прячет глаза, когда Антонио пытается его о чем-то спросить.
Антонио глядел на портрет и чувствовал льющуюся из него энергию. Ему хотелось вглядываться в нарисованное лицо, которое с каждой секундой казалось все симпатичнее.
«Главное, — думал при этом Антонио, — никому ничего не объяснять». Объясняются виноватые. А он — в чем виноват? Что он не знает, кто он и откуда здесь взялся? Так это не вина, а скорее беда…
Человек с портрета смотрел сочувственно и, как показалось Антонио, ободряюще. Рыжеватые кудри, нос с небольшой горбинкой, веселые проницательные глаза. Умное, породистое лицо…