Кологривский волок
Шрифт:
— Галина — девка, я — старик против нее. С моим здоровьем нечего загублять чужой век.
Василий Капитонович давно знал недуг сына, но старался не заводить о нем разговор. Вот бродил полдня по реке, а чуточку проступил на впалых щеках обманчивый румянец. Солнце искрится в седых волосах, воспаленный блеск черных глаз выдает тот огонь, что медленно сжигает Егора изнутри.
— Рано устал, сынок. Ты пойми, Гальке двадцать восемь, всего на три года моложе тебя. На что ей рассчитывать, коли вовремя замуж не поспела? Не резон ей брыкаться, потому что вековухой останется, — обдуманно убеждал Василий Капитонович, придвигаясь с табуреткой к Егору. — Пойдет, отказу не будет.
— Выдумай еще!
Егор закашлялся, вылез из-за стола и начал ходить туда-сюда по избе.
— Обожди, заживешь снова семьей, ребят бог даст, все поправится. Без бабы мы совсем закиснем, посмотри на меня, кем я стал: печку топлю, куриц кормлю — в пору юбку надевать. Тьфу! Я ведь не шутя говорю, если долго будешь чухаться да сумлеваться, приведу какую-нибудь старуху.
— По-твоему, хоть сию минуту беги сватайся. Сам разберусь.
— Батька худого не посоветует. Пойду баню протоплю, а ты обмозгуй это…
Высказав сыну свою задумку, Василий Капитонович с чувством облегчения отправился в гумно. Помаленьку, с передышками наносил в куб воды. Когда едкий дым, скопившийся в бане, защипал глаза, он сел на порожек, на солнцепек. Единственное приятное занятие осталось для него — топить баню.
Солнце рябило лужицу, накопившуюся у входа; по проталинам бродили скворцы; над просыхающими крышами подрагивало парное курево. Озирая деревню, Василий Капитонович задержал взгляд на избе Тараитиных: рядом живут, из крыльца в крыльцо, а прежде и не подумалось бы, что возмечтается породниться с ними. Бывало, когда работал мельником, жил в достатке, не очепь-то знался с Федей Тарантиным, потому что тот был беден: не лишку надо ума, чтобы наклепать кучу ребят и самому бегать в заплатанных штанах. Теперь и Василию Капитоновичу нечем было похвалиться, покатился под гору, все растерял. Верно, что не живи, как хочется, а живи, как бог велит. «К нулю дело идет, — размышлял он. — Настеха нас подвела, лихо ее, стерву, угораздило, не дождавшись мужа, уйти к Ваньке Назарову. Сына от него принесла, так и толковать про нее нечего. Вот и пусть Егор женится на Гальке: может быть, под боком счастье-то, да не разглядел сразу? Оно всегда так, что близко, то неприметно, по чужим деревням невесты пригляднее. Гальку мы знаем сызмальства, у нас перед глазами росла — не ошибемся. Женитьба должна встряхнуть Егора, а то совсем пропадет. Корову опять заведем, в огороде посадим всякую овощь, как люди».
Прежний хозяйственный задор начал бередить Василия Капитоновича. Судьба не миловала его, кажется, совсем уж сбила с ног, но он не хотел поддаваться ей. Сейчас, когда было найдено верное средство поправить дела, его удручала нерешительность сына. Упустит момент, потом покается.
За спиной пощипывала сочившаяся из трещин куба вода, звонко порскали разгоревшиеся дрова; в бане набиралось тепло, вытесняя стылый плесенный запах. «Сейчас попаримся, разопьем чекушку, авось понятливей станет, — воодушевлялся Василий Капитонович. — Как-нибудь сладим сватовство».
За ночь подморозило. Егор с минуту постоял на крыльце, жадно вдыхая колкий воздух, и направился по наледеневшей тропке к Тарантиным; собственные шаги казались ему оглушительными. В избу не пришлось подниматься: Галина сбежала открывать двери. Она с некоторым удивлением задержала взгляд на его лице, наверно, не привыкла видеть таким чисто выбритым.
—. Здорово ночевали! — сказал он. — Не съездишь ли по сено, остатки после стогов подобрать? Понимаешь, овец нечем кормить.
— А кто еще? Одиой-то несподручно по такой дороге.
— Я сам помогу. Ты собирайся, пока лошадь запрягаю.
Минут
Егор держал вожжи, Галина сидела слева, чуть позади, обыденно шелушила подсолнечные семечки, не подозревая о его намерениях. Может быть, потому что они с детства были на виду друг у друга, Егор привык относиться к ней без всякого интереса и теперь присматривался не то чтобы оценивающе, просто не мог представить, что она может стать ему женой. Лицо у нее скуластое, обветревшее, нос кнопочкой, если и есть что привлекательного, так это голубые, с глубоко запавшей грустинкой глаза. Никогда прежде они не испытывали чувства, похожего на взаимность, поэтому предстоящее объяснение казалось Егору странным, но в то же время понимал, что и отец прав: нельзя дольше жить так.
— Семечек хочешь? — Галина протянула ему горсть.
— У меня на это мелюзговое занятие терпения не хватает.
— Вчера у Соборновых долго сидели, в карты играли. Чего не приходил?
— После бани что-то поленился.
— Серега Карпухин с Павлом Евсеночкиным вспоминали тебя, дескать, втроем сыграть бы в «козла» против баб. Дедушку Соборнова взяли в напарники, тот карты видит плохо, ну мы их и посадили пять раз подряд.
За березовыми перелесками кто-то бахнул из ружья, выстрел обвальным гулом прокатился над поймой. Стая тетеревов пронеслась прямо над подводой.
— Там бы и токовали за рекой, так вылетают, глупые, на поле, — сказала Галина. — Скоро Песома лед взломит, совсем на тот берег не переберешься. Наша Зинка уж в школу не пошла, на каникулы распустили.
Передвигаясь от остожья к остожью, они подбирали сено, порядочно набралось — Галина принимала на возу, Егор подавал вилами. Разговаривали все по пустякам, а к главному не подступались. «Самое удобное время сейчас, пока с глазу на глаз: отрубил — да и в шапку».
Он поочесал воз и, старательно сгребая последний навильник, сказал без всяких подготовительных намеков:
— Слушай, Галь, иди к нам жить. Болыпухой будешь, я тебя не обижу.
Слова эти застали ее врасплох, она давно уже свыклась с мыслью, что придется век вековать одной, и потому недоверчиво глянула на Егора; на какое-то мгновение к ее лицу прихлынула кровь, словно бы он предложил что-то постыдное.
«Что это он надумал вдруг? Как ответить? — растерянно соображала Галина. — Не шутя, всерьез спрашивает. Господи, как быть-то?»
У Егора некстати прорвался кашель, наверно, от сенной трухи запершило в горле. Тотчас полез в карман за куревом. Когда кашель унялся, добавил:
— Не зпаю, как твои родители посмотрят, мой батя одобряет. Хочешь — в любое время распишемся, но только без свадьбы.
Опершись на вилы, он курил и блуждал глазами по синим боровым далям: иногда, если тесно душе, нужен простор взгляду, чтобы хоть на минуту почувствовать, будто оторвался от всех заботных дел.
Галина боялась ответить поспешно, необдуманно, она жалела Егора: пленом измученный, здоровье никудышное, но ведь и самой о себе надо было подумать. За Василием Капитоновичем тоже потребуется уход. Стоит ли взваливать на себя такую обузу? С другой стороны, может быть, это первый и последний случай, когда она имеет возможность выйти замуж. Смотрела, смотрела зачарованно на слезистый ослабевающий снег, а так и не разобралась толком в своих мыслях.