Кологривский волок

Бородкин Юрий Серафимович

— Неси мамке, уху сварит.

— Навещай нас почаще. — Василий Капитонович, как бы благословляя внука, поперебирал непослушными пальцами его светло-русые волосы и тяжело зашагал в гору.

Егор с Шуриком пошли за гумнами, минуя деревню. «Вот уходит. К матери его, конечно, больше тянет, — с обидой на свою исковерканную судьбу размышлял Егор, провожая сына. — Эх, Настя! Было счастье, да разбилось вдребезги. Если бы не война!»

Остановились посреди вспаханного поля. Егор сказал:

— Дальше один добежишь. Дядя Ваня не обижает

тебя?

— Не-а.

Еще поразглядывал с пристальной грустью лицо сына и легонечко тронул за лопатку:

— Ну беги! Вот с посевной разделаемся, мы с тобой вместе сходим на рыбалку.

Шурик побежал, позвякивая котелком: ему очень хотелось похвастаться своим уловом перед матерью и Андрюшкой. Дядя Ваня, как всегда в таких случаях, будет недовольно молчать, потому что не любит он эти отлучки в Шумилино. А мать будет чувствовать себя виноватой. Трудно Шурику разобраться в запутавшихся семейных отношениях, раздваивается душа у парнишки.

Обратно к деревне Егор шел нехотя, ощущая сосущую горечь во рту, как будто наелся какой-то отравы. В этот момент в нем всколыхнулась застарелая ревнивая злость на Ивана Назарова.

12

Летом в Шумилине людей прибавляется, появляются городники. Именно в то время приезжают, когда страда, когда у колхозника нет ни одной досужной минуты. Вон Нинка Соборнова и работает-то всего-навсего продавщицей в универмаге, а здесь разрядилась, как королевна, чуть не каждый день, словно напоказ, меняет шелковые кофточки, на шею повесила крупные желтые бусы. Не сразу узнаешь — волосы завила, губы красит, даже походка стала иная, с беспечной ленцой, только семечками плюется наравне с другими. Вовка Тарантин тоже давно ли окончил ремеслуху, а уж гуляет жених женихом, часы на руку завел.

Приехал в отпуск и дружок Сергея Виктор Морошкин. Когда-то вместе начинали учиться, за одной партой сидели, но потом жизнь развела в разные стороны. Виктор, несмотря на войну, сумел одолеть десятилетку, строительный институт закончил, рассказывал, главным инженером какого-то управления назначен. Этот высоко взбирается.

Как-то Сергей, возвращаясь с лесоучастка, заглянул к отцу в кузницу, а у него — Виктор. Положили чистую досточку на порог, разговаривают; дымок из трубы не вьется, и уголья в горне уже остыли.

— Мы тут выпили по четушке, вот питерщик угостил, — сказал отец, — да толкуем о международном вопросе и о протчем. Сегодня ведро с чайником запаял, еще замок починил — всех дел.

Виктор в бостоновом темно-синем костюме, в коричневых полуботинках с пряжками. Раньше был увалень увальнем, а теперь эта нерасторопность приобретала свойство сдержанных, солидных манер. Небрежно вытряхнул несколько папирос из портсигара.

— Так-так, Виктор Иванович, значит, семьей обзавелся, квартиру получил, большую должность справляешь. Как же это ты главным-то инженером? — удивлялся Андрей Александрович, пощипывая

прокуренные усы. — Поди, не просто?

— Для того институт кончал.

— Да, верно. У нас Ленька тоже уехал поступать в военное училище. А вот Серега в деревне застрял.

— Ладно тебе жаловаться-то! — недовольно повел бровью Сергей.

Морошкин несколько раз спокойно затянулся, видимо обдумывая что-то, потом предложил без всяких оговорок, определенно:

— Хочешь поехать в город? Могу устроить.

— Шофером?

— Нет. На стройку, там работы всякой хватает. Тебе важно зацепиться, насчет общежития я похлопочу.

— А что? Пожалуй, дельно говорит? Стоит покумекать над этим. Чай, ты не обсевок в поле, чтобы от людей отставать. — Отец даже привстал, неловко потоптался на месте, поскрипывая ремнями ходули. — В одном городе будете с Ленькой — на что лучше. Глядишь, охотнее было бы вам друг возле друга. Одну-то Верушку мы с маткой как-нибудь доучим.

— Чего я там буду делать? Кирпичи подавать?

— Да хоть бы плотничать. Топор умеешь в руках держать? Умеешь. Я вот семнадцати лет первый раз подался с мужиками в Питер, — убеждал отец. — Немного пооглядишься, сообразишь что к чему.

— Работу и общежитие я гарантирую, — повторил Морошкин.

— Ладно, все это пустой разговор, — с напускным безразличием отвечал Сергей. — Пошли, я хоть спецовку скину. О, слышь, Нинка Соборнойа патефон крутит? Может, пластинки послушаем? Девчонки, наверное, у ней сидят.

— Чепуха!

— Ах да, забыл! С тобой не шибко разгуляешься: стал семейным человеком.

— Просто как-то неудобно, — не сдавался Морошкин.

Направились в деревню. Сергей взбивал кирзачами пыль, не сворачивая с дороги, Виктор шагал боковой тропинкой. Позади них мотался Андрей Александрович…

Может быть, если бы не этот случайный разговор, так и работал бы Сергей на лесовозе, но запала ему мысль попытать счастья в городе. Да еще мать Кольки Сизова похвасталась при встрече:

— Колюха пишет, не приедет после армии, в Москве остается. Он у меня парень подбоистый, сумеет устроиться не хуже других.

В конце концов Сергей решил ехать. Сколько ребят и девчонок, соблазненных легкостью городского житья, покинуло деревню! И живут, видимо, неплохо, по крайней мере, приедут в отпуск, отдыхают, форсят. Была не была…

Предстояло объяснение с Татьяной. В этот вечер в Шумилине приехала кинопередвижка, показывали «Поезд идет на Восток». Народу в избу Сизовых набилось полно; плотный конус света от стрекочущего аппарата, почти осязаемый, висел в накуренном воздухе, в нем роились сверкающие пылинки. На экране мельтешили темные крапины, словно бы дождь шел, потому что лента была старая. Сергей смотрел этот фильм второй раз, за экраном следил невнимательно, больше косил глазами на Татьяну, стоявшую рядом с ним у стены. Не дождавшись конца кино, он стал пробираться к двери, увлекая Татьяну за руку.