Колыбельная для брата (сборник)
Шрифт:
— Ну и пусть. Мне всё равно.
— Кирилл! — удивлённо сказала она. — Ты, что ли, нисколько не боишься неприятностей с родителями?
Кирилл посмотрел на Женьку спокойно и снисходительно:
— Подумай сама, чего мне бояться, если я не виноват? У меня, слава богу, нормальные мама и папа, а не людоеды и не пугала.
— Ева Петровна скажет…
Кирилл перебил:
— Что скажет? Если все на свете Евы Петровны будут говорить, что я жулик, родители всё равно не поверят. Они-то меня с пелёнок знают.
— Она скажет, что ты грубил.
— Не
— А что тебе мама сказала, когда ты… ну, рассказал про это?..
— Что она сказала? — Кирилл поднял глаза к потолку. — Ну… она сказала: «Кирюша, не забудь, что на плите кипит молоко… Соску вымой кипячёной водой… Не скучайте, я скоро приду…» Она в самом деле скоро придёт. Подожди.
Женька встала.
— Зачем ждать? Я пойду…
— Как вам угодно, сударыня, — сказал Кирилл и вдруг почувствовал: не хочется ему, чтобы Женька уходила. Конечно, ничего особенного, но… лучше бы ещё посидела. Наверно, просто скучно одному.
И он не огорчился, когда Женька обернулась на пороге и спросила:
— А это что за корабль? На фотографии…
Над письменным столом висел большой, тридцать на сорок, снимок. «Капитан Грант» был сфотографирован с кормы. Из-под ахтерштевня вырывалась бурная струя. В гакабортном фонаре искрилось солнце. Верхушки мачт не вошли, зато нижние половины парусов — с люверсами, шнуровкой на гиках, блоками и частыми швами получились рельефными, как на стереоснимке. Полотно туго выгибалось под ветром.
Алька Ветлугин, сидя на планшире, выбирал гика-шкот. Валерка был у бизани — из-за гакаборта торчала его голова. Юрок не было видно — они сидели низко. Саня стоял на палубе рубки, вцепившись в ванты, а Митька-Маус, как всегда, устроился на носу, у бушприта, над которым вздувались кливер и стаксель.
А Кирилл стоял у штурвала. Чтобы сделать снимок, Дед окликнул его с лодки, и Кирилл оглянулся. Лицо его было сердитым: рулевого не следует отвлекать на таком ходу, да ещё перед поворотом…
— Это ты где? — опять спросила Женька. — Это по правде?
— А что, по-твоему? Декорация в драмкружке?
— Ну… я просто спросила. Это какой корабль?
— Крейсерский парусник типа «гафельный кеч» с бермудской бизанью и треугольным гаф-топселем, который в отличие от рейкового топселя крепится фаловым углом непосредственно к топу грот-стеньги, — отрапортовал Кирилл. — Всё ясно?
Женька моргала.
Кирилл усмехнулся и продолжал:
— Водоизмещение одна и две десятых тонны, ход к ветру до сорока пяти градусов, район плавания неограниченный, крейсерская скорость около восьми узлов.
Насчёт района плавания и скорости он подзагнул, но Женька всё равно, конечно, ничего не поняла.
— Какой красивый. А кто его построил?
Кирилл вытянул руки и пошевелил пальцами. Женька округлила глаза.
— Ты?
— Мы.
— Кто мы?
Он усмехнулся:
— Люди.
Больше она не решилась расспрашивать. Только сказала:
— Штурвал какой интересный… Я думала, он со старинного корабля.
— А он и есть со
— Ой, а где вы его взяли?
— Тебе что, выдать все морские тайны?
Глава 6
Штурвал делали втроём: Дед, Саня Матюхин и Кирилл. Дед на маленьком токарном станке вытачивал из буковых брусков фигурные спицы с рукоятками. Саня размечал и высверливал в дубовой ступице отверстия для спиц, потом навинчивал латунные накладки. Кирилл выпиливал тоненькой ножовкой дуги для обода.
Это была нелёгкая работа. Приходилось пилить с большой точностью, иначе штурвал получился бы кривобоким, как на детсадовском рисунке. Кирилл справился, не испортил ни одной заготовки.
Кончив работать пилой, он выволок чурбан со слесарными тисками во двор. Стояла уже середина июня, и не хотелось торчать в мастерской.
На дворе было солнечно и тепло. По забору ходил соседский петух Дима и одобрительно посматривал на мальчишек. Высоко над крыльцом часто махал крыльями фанерный ветряк: его недавно смастерили и прибили там неутомимые Юрки. По жёлтым лакированным крыльям ветряка прыгали солнечные зайчики.
Алик Ветлугин, Валерка Карпов и Юрки мазали бесцветным лаком пайолы — решётки для нижней палубы, под которыми будет лежать балласт. На «Капитане Гранте» были поставлены мачты для пробы и натянуты ванты. Митька-Маус привязывал к вантам выбленки. Привяжет одну перед собой, поднимется повыше — и опять за работу.
Под самым клотиком грот-стеньги трепетал оранжевый флаг с двумя косицами. На флаге — ладошка в солнышке. Всё как на парусе, только цвета наоборот: флаг — огненный, будто заря или походный костёр, а ладонь и солнце — белые, как парус…
На зелёном дворе, под мелькающим весёлым ветряком и похожим на огонёк флагом, жило маленькое морское братство.
Спокойный и улыбчивый получился экипаж. Может быть, это вышло само собой, а может быть, в экипаже не случайно собрались люди, которым было хорошо друг с другом. Ведь приходили и другие — зимой, весной, в начале лета. Но, поработав денёк-другой, они появлялись потом всё реже и наконец исчезали с горизонта. А эти остались: семеро и Дед («Волк и семеро козлят», — сказал однажды Валерка Карпов, когда Дед ходил хмурый и ворчал на всех). И наверно, уже не только любовь к судну и мечта о походах держали их вместе.
Наверно, не только это… Потому что не куда-нибудь, а в экипаж принёс Алик Ветлугин свой длинный фантастический роман про звезду Лучинор — об этом романе не знали ни Алькины родители, ни его приятели-семиклассники. И не где-нибудь, а именно здесь Кирилл запел наконец не стесняясь, так же, как дома, любимые песни — старые песни, которые не разучивали в хоре и не пели в школе: «В далёкий край товарищ улетает…», «Плещут холодные волны», «Море шумит…». Он драил тогда наждачной бумагой рубку и пел, а остальные примолкли, и только Валерка произнёс шёпотом, на этот раз без шутки: «Во артист…»