КОМ 5
Шрифт:
— Две сотых балла не хватило!!! — вдруг заорал Саня. — Две сотых, сука, балла! И всё! Домой, в Саратов! Сука!
— Успокойся. Криками теперь делу не поможешь. — Швец скорбно приобнял Пушкина.
Я взглянул на фон Ярроу:
— Хорунжий, давай-ка отойдём.
Мы вышли из ангара. Я оглядел «Пантеру», лежащую на трале «Саранчу» и хлопнул Хагена по плечу.
— Ну что? Вот и решилась наша с тобой проблема со стрелком и заряжающим. Вон они сидят, горюют.
— А если они откажутся? — Хаген как всегда со своим скепсисом…
— Я им предложу заниматься
— Что?
— Чтоб человек рад был своему делу. Они теперь не какую-то чужую «Саранчу», они ж теперь свою«Пантеру» будут усовершенствовать! Положим им нормальную зарплату, чтоб за учёбу хватило оплатить, ну и ещё маленько сверху — и хорошо будет. Как тебе идея?
— Да, идея очень хорошая. Осталось получить согласие.
— Не беспокойся, всё будет!
Мы зашли обратно в ангар.
— Господа, — обратился я к Антону и Александру, — у меня есть для вас совершенно эксклюзивное предложение. О как могу, а, Хаген? Мне кровь из носу нужны стрелок и заряжающий на СБШ. Могу нанять вас, или искать кого другого. Но этого бы не хотелось…
— «Саранча» — МЛШ. Там всего два члена экипажа. — Антон не желал выныривать из пучин сожалений и горести. — А благотворительность — это…
— Какая, на хрен, благотворительность? Вы что — убогие какие? Вставай, пошли со мной.
А вот ради этих лиц стоило устраивать все эти пляски с бубнами. Выходишь ты из ангара, а над тобой пятьдесят тонн немецкого железа нависают.
— Это — фе-но-ме-наль-но! Что это такое? — Саша приник к опоре и мечтательно погладил шагоход.
— «Пантера», да? — Швец отошёл немного назад и задрал голову. — Трофей? Но простите, у нас же нет войны с Великой Германской Империей? Или это какая-то частная инициатива? Я не понимаю! Он же совсем новый! Я же вижу!
— Не волнуйся, Антон. Всё абсолютно законно. Это трофей с северной замятни, ты же читал газеты? Так это оттуда. А это вот… всё что от «Саранчи» осталось, — махнул я рукой в сторону трала.
— Так мы её восстановим, будет лучше прежней! — Пушкин обернулся ко мне.
— Ну что, Александр, Антон, пойдёте ко мне в экипаж, вот на эту вот красавицу? — кивнул я на «Пантеру». — Зарплату по мирному времени положу не сильно большую, ну а в военное время уже другой разговор будет. Но сразу скажу, заплатить за учёбу — хватит. Короче, вы думайте. Хаген, сдашь технику под опись! Я домой пошёл, меня жена ждёт, а я с вами-алкашами валандаюсь…
ДОМА!
Как Серафима рыдала, когда я домой приехал — это я вам расписывать не буду. Не смотрела ни на медаль новую, ни на погоны, только жалась ко мне маленькой птичкой. И радовалась, и пугалась, и вглядывалась в меня пристально, когда думала, что я не вижу. Но… однако ж чуйка у меня теперь, её не обманешь. Испугалась и за меня, и нового меня. Зверя во мне испугалась.
Успокаивал я её, применяя всё своё красноречие, как мог. А под конец сказал:
—
Она удивилась этой новой мысли и согласилась:
— Не боюсь.
— С Дашей у них всё хорошо?
— Хорошо, — согласилась Сима. — Особенно после того, как он её по-настоящему украл.
— А я тебя сразу как следует украл. Так что у нас с тобой вообще всё ладно будет.
Этот смешной аргумент почему-то окончательно успокоил жену. Потом мы пообедали дома, сына поручили няне, а сами в спальне заперлись. Потому что я соскучился, и до ночи ждать терпежу совершенно нет! И… жар и страсть супружеской постели, на удивление, оказались для Симы более убедительными, чем слова.
А потом я лежал, обнимал её и думал, что встану теперь только завтра. Часов в одиннадцать, чтоб перекусить — и рысью в воздушный порт. Нет, в десять, чтоб сперва ещё разок, а потом уж… Довольный был, как кот, сметаны обожравшийся. И Зверь внутри меня был столь же доволен и окончательно умиротворён.
Но.
Все мои миролюбивые планы поломали три весёлых князя, которые домой явились на несколько часов раньше меня и, соответственно, выспаться уже успели.
И теперь им хотелось праздника, ядрёна колупайка! Привалили с пирогами, винищем, мясом маринованным, которое жарить надо было непременно у нас, радуясь, что я живой.
А мясо — не так уж плохо.
Ладно-ладно. Встаём…
И несмотря на моё внутреннее ворчанье, вечер получился хороший. Уютный, почти семейный. Девчонки все меня обнимали, особенно Маша, которая от радости всё плакала. А она такая забавная стала, кругленькая совершенно. Вот-вот, судя по всему, со дня на день… И вот, прямо пока я это думал, Машенька, весело смеявшаяся над какой-то Витгенштейновской байкой, охнула и замерла.
— Что? — испуганно спросили Даша с Сонечкой.
— А… — тоненько охнула Маша и схватилась за поясницу.
— Ну вот и дождались! — Серафима кивнула Ивану, который ещё ничего не понял: — Давайте-ка потихонечку до дома и вызывайте доктора. Да не суетитесь, спокойно. Первые же роды.
Вот у Сокола глаза стали круглые, по полтиннику!
Зато Марта не потеряла самообладания вообще, быстро прошла к выходу и что-то крикнула с крыльца. В доме мгновенно появились девушки охраны, следом какие-то ещё мужчины из охраны, Марию чуть не на руках вынесли и, словно хрустальную статуэтку, потащили в их домик. Следом торопились Иван, Сонечка и Петя Витгенштейн (этот, видимо, Соню побежал поддерживать).
— Лишь бы всё нормально… Тьфу-тьфу-тьфу, — сплюнула Даша. — Хоть не спи, пока не узнаем…
— Дашенька, — взял её за руку Серго, — там, я думаю, сама императрица помогать придёт. О чём ты переживаешь?
— А как не переживать, когда само переживается? — Даша вздохнула. — Ой, давайте за Машу и младенчика по рюмочке, да пойдём мы, пока нас хозяева полотенцами гнать не начали.
Все с облегчением посмеялись над немудрящей шуткой, выпили по рюмочке и разошлись. Серафима бросилась было со стола прибирать, но Марта живо её выпроводила: