Командир полка
Шрифт:
И вдруг офицер и думать забыл и о батарее, и о новом командире полка, и о почетном звании «Передовая батарея», за которое они боролись, - и все потому, что в березовой аллее, которая вела от бетонного шоссе к общежитию офицеров-холостяков, появилась стройная фигурка Кристы Фридрихе.
Девушка несла в руках связку книг. Она дружелюбно ответила на приветствие офицера и продолжала свой путь к казарме.
Молодая библиотекарша уже не раз отклоняла все попытки офицера как-то сблизиться с ней, независимо от того, было ли это простое приглашение на танец или предложение поехать в выходной на загородную прогулку.
Упрямство и недоступность девушки только разжигали Экснера. Часто он подолгу мечтал о Кристе,
Временами Экснеру казалось, что и с Кристой у него все кончится точно так же, как кончились его отношения с Евой еще задолго до того, как он познакомился с Ритой Менцель. Рита посоветовала ему идти в офицерское училище, но ждать его возвращения не стала и быстро вышла замуж за какого-то Альфреда Германа.
Экснер вошел в подъезд общежития, и в тот же миг его оглушили звуки радио, доносившиеся сразу из нескольких комнат.
На подоконнике позади дневального виднелось чье-то письмо, однако Экснер редко получал письма (писали ему только родители, проживающие в Потсдаме) и даже не подумал, что это письмо, может быть, для него. Он не ошибся: дневальный протянул ему только ключ от комнаты, а письмо так и осталось лежать на своем месте.
В этом общежитии Экснер прожил несколько лет, здесь ему было знакомо все до мельчайших подробностей. И все же ему не хватало того, что крепче крепкого привязывает человека к городу или селу, в котором он живет. Ему не хватало человека, который мог бы окружить его вниманием и заботой. А таким человеком для обер-лейтенанта Экснера могла стать только Криста Фридрихе.
* * *
– Ну, вперед!
– крикнул Рингель.
– Начали чистку картофеля!
– Лучше бы бросить ее, - ответил кто-то из солдат.
– Хотелось бы мне знать, зачем тогда придумали машину для чистки картофеля?
– съехидничал третий.
– Подожди, подожди!
– осадил последнего Рингель.
– Ну и наивный же ты! Ты что, не читал последний номер «Фольксармее»? Там черным по белому было написано, что один солдат внес предложение убрать из воинских частей машины-картофелечистки, за что и был награжден медалью. А назвал он свое предложение так: «Чистка картофеля и боевая готовность части».
– Погромче, а то плохо слышно!
– крикнул кто-то из самого угла подвала, в котором царил полумрак.
– Хорошо, хорошо, - проговорил с готовностью Рингель.
– Буду говорить громче, чтобы всем было слышно… Так в какой же взаимосвязи находятся, спрашиваю я вас, чистка картофеля и боевая готовность части? Не знаете? Так я вам сейчас растолкую. Каждый солдат должен уметь чистить картофель, потому что рано или поздно он может оказаться в таком положении, что его заставят чистить. И если солдат этого не сможет сделать, то останется голодным. А как вам всем хорошо известно, голодный солдат является небоеспособным. Это - во-первых. Во-вторых, во время ведения боевых действий машину-картофелечистку так или иначе возить с собой невозможно. В-третьих, совместная ручная чистка картофеля сплачивает коллектив: солдаты, которые вместе чистят картофель, хорошо притираются друг к другу, что опять-таки имеет важное значение для боевой готовности, В-четвертых, совместная ручная чистка картофеля имеет подчас культурно-политическое значение, так как, чистя картофель,
На этом под громкие аплодисменты и хохот солдат Рингель закончил свой доклад о пользе совместной ручной чистки картофеля.
Цедлер набил свою трубку. Сегодня он был несколько не в духе, и все из-за того, что не получил письма от Карин. Рядом с ним на пустом ящике сидел Герольд Шварц, а напротив, на куче пустых мешков, важно восседал Грасе. Сегодня на чистку картофеля вместо солдат первой батареи в наряд по кухне послали солдат четвертой батареи.
– Не повезло первой батарее: стреляли на «отлично», а по химподготовке «неуд» схлопотали, - сказал кто-то.
– Зато нам здорово повезло, - ехидно заметил унтер-офицер Маркварт.
– Почему?
– Ты что, думаешь, мы лучше выглядим?
– ответил вопросом унтер-офицер, но, заметив, что все замолчали, ожидая, что же он скажет, продолжал:
– Я имею в виду вчерашнее утро, Моравуса. Его солдаты после первого круга вымотались полностью.
– Ты думаешь, другим было легче?
– Нет, конечно!
– воскликнул Грасе.
– Кто знает, - заговорил Кат, - может, все эти перемены и к лучшему. Во всяком случае, новый полковой всех взбудоражил. Собственно, ему мы и обязаны тем, что сидим вот сейчас за чисткой картофеля и коллективно, так сказать, сплачиваемся. Могу сказать только одно: наш новый комполка - человек волевой и хорошо знает, чего хочет…
– Как мне кажется, - перебил Рингель, - он должен делать то, чего нельзя не делать. Это звучит несколько высокопарно, но…
– До конца учебного года осталось всего-навсего две недели, - заметил кто-то из солдат.
За этим разговором молча и внимательно следил Герольд Шварц. Он не так легко возбуждался, как другие, особенно, если говорили о том, в чем он плохо разбирается. Он считал, что от всей этой болтовни никакого толку не будет, хотя в конце концов всегда поступал так, как поступают другие. В задумчивости Шварц снял очки и протер их, так как стекла запотели и вместо друзей он видел лишь какие-то расплывчатые тени. До сих пор у Шварца была одна-единственная страсть, которая не давала ему покоя с раннего детства, - это математика с ее цифрами и формулами, в которых он неплохо разбирался, хотя особой пользы из этого так и не извлек. Люди, их поступки и мотивы их действий были ему, как правило, более непонятны, чем цифры. Оказавшись в армии, он добросовестно выполнял все свои обязанности и по праву считался лучшим вычислителем полка.
– Что Герольд, тебе опять что-нибудь попало в глаз?
– спросил его Цедлер, выколачивая свою трубку о край ящика.
Шварц молча надел очки, и все вокруг сразу же приобрело ясные очертания.
Ефрейтор не стал больше приставать к нему, потому что опущенные уголки губ вычислителя свидетельствовали о том, что он ни с кем разговаривать не намерен.
– Ах, Герольд, Герольд!
– только и произнес Цедлер, сокрушенно покачав головой.
В душе Шварц понимал, что с Цедлером, а также с Грасе или Каргером он может разговаривать смело, все они смотрели на него как на равного себе и считали его серьезным, порядочным парнем, а вот остальные солдаты и даже некоторые унтер-офицеры неизвестно почему не принимали его всерьез и по случаю и без оного обзывали его Профессором, Эйнштейном, а то просто Дифференцем. Причем произносили они эти прозвища так, как в детстве соседские ребятишки дразнили его Очкариком. К числу таких людей относился и Рингель, который часто занимался тем, что считал дни, оставшиеся до демобилизации, причем делал он это нисколько не стесняясь товарищей, и тут же грозил Шварцу: