Командир полка
Шрифт:
– Разумеется, - согласился Харкус.
– А ты пригласишь всех солдат этой батареи Первого мая на праздничный обед.
– Согласен!
– Валеншток рассмеялся.
– А у тебя, я смотрю, практическая жилка появилась. Вчера здесь у нас был Треллер, какой-то бледный и немного не в своей тарелке.
Вилли аккуратно сложил карту и вместе с карандашами положил ее в стол. Ящик задвинул и запер на ключ.
– А чего ты ждешь от этого учения?
– спросил Вилли у друга.
– Мне хотелось бы иметь точное представление о сплоченности батареи и о способности личного состава действовать
– А не слишком ли ты многого сразу требуешь?
– Почему ты так решил?
– Так говорят про тебя, - проговорил Вилли, немного прищурив левый глаз, как он делал всегда, когда бывал недоволен.
– Говорят, что в полку все идет не как надо.
– Пусть говорят.
Харкус выдержал изучающий взгляд Вилли. На его лице отражалась решимость.
Вилли достал из стола сигарету и закурил.
В этот момент в комнате зазвонил телефон. Вилли снял трубку, из которой был слышен громкий голос говорившего на мекленбургском диалекте.
Вилли несколько раз сказал в трубку:
– Да, да. Я иду… Делегация будет здесь минут через десять, - обратился он к Харкусу, положив трубку на рычаг.
– Ну так как?
– Я пойду с тобой, - сказал Харкус.
– Тогда оставь свое ружье здесь.
Вилли поставил двустволку в платяной шкаф, где на вешалке висела отутюженная майорская форма.
– Висит в готовности номер один, - сказал он Харкусу, перехватив его любопытный взгляд, и засмеялся: - Если я вам потребуюсь, через десять минут буду в полку как штык.
Оба торопливо вышли на улицу. И хотя Вилли спешил, он не забывал здороваться с односельчанами, которые попадались им навстречу.
Харкус, едва поспевая, вышагивал рядом с Вилли, не переставая в душе дивиться популярности своего друга. Одновременно майор мысленно ругал себя за то, что остался в селе и идет встречать делегацию польских крестьян, хотя ни слова не знает по-польски да и в сельском хозяйстве ничего не понимает.
В правление кооператива они пришли за минуту до появления иностранных гостей. Валеншток едва успел поздороваться с членами правления и представить им Харкуса, как к зданию подкатили четыре «Волги».
Харкус отошел немного в сторону, чтобы не мешать. Он понимал, что он здесь человек лишний и потому, можно сказать, ненужный.
Среди приехавших гостей внимание Харкуса привлек седоволосый мужчина атлетического сложения. Он хромал. По щеке и по подбородку у него проходил хорошо заметный шрам. Оказалось, что он, как и Валеншток, является председателем кооператива.
Немного поговорив, все направились осматривать хозяйство. Харкус пошел вместе со всеми, все еще жалея, что не отказался от приглашения Вилли и не пошел на охоту.
Вилли и седоволосый мужчина шли в самом центре группы, по пути осматривая различные кооперативные постройки.
Несколько поляков, в их числе и председатель, говорили по-немецки. Харкус шел молча, слушал их беседу, не переставая дивиться тому авторитету, каким Вилли пользовался и среди односельчан, и среди поляков. Харкус все еще чувствовал себя чужим и ненужным среди этих людей, влюбленных в землю. Он снова увидел Лину, куры которой бегали в соседний
– Как его зовут?
– спросил польский председатель, показывая на теленка.
– Жан, - ответил Эрвин и, взяв маленькую черную табличку, мелом написал на ней кличку и дату рождения телка.
Харкус молча смотрел, слушал, как односельчане Вилли рассказывали полякам о своих успехах в работе, не скрывая трудностей. Перебивали друг друга, даже спорили, дополняли сказанное другими.
Майор Харкус невольно вспомнил, как эти же самые люди каких-нибудь тринадцать лет назад падали на колени перед епископом, который приезжал сюда из Западной Германии, целовали подол его мантии. Харкус, Валеишток и Вебер, несмотря на запрет выходить из части, наблюдали тогда за процессией, спрятавшись в стоге сена. Харкусу с Вебером еще пришлось держать Валенштока, который разозлился на невежество селян и хотел разогнать их.
Поляки выразили желание зайти в собор. Собор был красивый, с толстыми кирпичными стенами, узкими длинными окнами и колокольней со шпилем. Правда, ничего хорошего Харкус не мог сказать о служителях собора, которые выступали с церковной кафедры с проповедями, направленными против жителей поселка Еснак, против солдат и офицеров артиллерийского полка, расквартированного в поселке. Однако проповеди эти успеха не имели.
Навстречу делегации вышел настоятель собора, за ним - служки. Это был пожилой человек с голой, как арбуз, головой.
Пять лет назад, когда Валенштока спросили, почему он остался жить и работать именно в этом селе, он ответил так: «В этом селе люди до сих пор становятся на колени перед священниками». Весной того же года вместе с другими активистами он ходил по домам, стучался в ворота, чтобы созвать жителей на митинг, но тщетно… Только цепные псы, науськанные своими хозяевами, бросались на людей. Нескольких псов пришлось пристрелить.
По совету Вебера, Валеншток сначала наладил отношения с собаками, а уж потом с их хозяевами. За пять лет удалось кое-чего добиться. Подумать только: целых пять лет! И как только Валенштоку это удалось, да еще в таком селе?! А ведь в вопросах сельского хозяйства и животноводства он тогда понимал не больше, чем жители села в деривации при стрельбе из орудия. И вот село преобразилось. И как только Вилли смог достичь этого? Харкус удивлялся и одновременно по-хорошему завидовал другу, который добился таких впечатляющих результатов.
Харкус невольно задавал себе вопрос: способен ли он, майор Харкус, на нечто подобное? Ему с тех пор ни разу не пришлось побывать в тех местах, где он жил и работал тринадцать лет назад. Харкус невольно вспомнил слова Вебера, сказанные когда-то: «То, чего мы достигли, есть достижение всего нашего коллектива. В армии коллектив играет особенно важную роль. Один в армии - ничто, а все вместе - сила!»
Председатель польского кооператива оказался человеком любознательным: он всем интересовался, все хотел увидеть, потрогать руками, он даже немного проехал на тракторе, детально ознакомился с техникой приготовления силоса.