Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)

Минаков Василий Иванович

— По машинам!

Вместо заболевшего Панова со мной опять летит Павел Лелеко из экипажа Бабия. Мое место в боевом порядке пятерки — правый ведомый, за мной капитан Козырин; в левом пеленге майор Черниенко и капитан Бесов. Опытнейшие летчики, отлично сколоченные экипажи. Со всеми я уже успел слетаться, понимаем друг друга с полуслова. Меньше других знаком летящий сейчас за мной Федор Козырин — заместитель командира третьей эскадрильи. В полк он тоже прибыл из другой части, 119-го морского авиаполка, вооруженного маленькими самолетами-лодками МБР-2, которым командовал Канарев. Серьезный летчик. Подтянут, суховат и этим похож на своего неизменного

командира. Быстро переучился, уверенно овладел новой техникой и тактикой, завоевал уважение подчиненных.

Рассказывают о нем немало.

Однажды вылетел на разведку к вражеским берегам вдвоем со своим другом, начальником связи эскадрильи капитаном Некрасовым, который часто летал с ним в качестве [110] стрелка-радиста. На обратном пути их перехватила пара вражеских истребителей. Завязался неравный воздушный бой. Козырин маневрировал, Некрасов отбивался пулеметным огнем. Чудом ускользнули, но мотор самолета был поврежден. А на МБР-2 второго мотора нет. Машина катастрофически теряла высоту. Перед экипажем стал выбор: повернуть к берегу и выброситься на парашютах или сесть на воду и ждать помощи. Берег был рядом, не вражеский, свой. Море опасно штормило...

— Будем спасать машину, — сказал Козырин. — Нельзя изменять ей — заслуженная старушка!

Некрасов молча согласился.

Собрав все свое мастерство, Козырин посадил самолет на вздыбленную в пенистых волнах воду. Некрасов выскочил из кабины и, взобравшись на плоскость, стал уравновешивать машину на очередной волне...

Многое пришлось пережить им. Штормило море, каждую минуту готовое опрокинуть утлое крылатое суденышко, пролетали вражеские разведчики и бомбардировщики...

Но помощь пришла. Через сутки плавающий самолетик был обнаружен нашими катерами.

«Заслуженная старушка» была спасена, оба летчика получили от командующего ВВС ЧФ скромную памятную награду — именные часы.

* * *

Безоблачное небо не предвещало хорошего: пятерка бомбардировщиков, летящих без прикрытия, рискует стать соблазнительной целью для вражеских истребителей.

После взлета и сбора группы Канарев круто повернул в море. Замысел ясен: лететь вне видимости берега, попытаться подойти к цели насколько возможно неожиданно.

К Тамани подошли со стороны моря на высоте около [111] пяти тысяч. Это помогло избежать встречи с «мессерами». Однако зенитчики противника успели поставить заслон на дальних подступах. Небо буквально вскипало от сотен разрывов. Казалось, немцы успели за ночь стянуть сюда крупнокалиберную зенитную артиллерию со всего побережья.

На этот раз Канарев открылся другой своей стороной — непреклонным упорством. Опытный тактик, он сразу смекнул, что противозенитный маневр позволит выйти из зоны массированного огня на большой площади лишь на минуту, и продолжал вести группу прямо на цель. Время в такой обстановке играло большую роль, чем любые маневры. Расчет на высоту, на рассеивание снарядов, на то, что зенитчики не успеют как следует пристреляться. Конечно, риск. Но... другого выхода нет.

Взглядываю на Гришу: сброс — по сигналу ведущего. Прижимаюсь к машине Канарева настолько, что вижу: командир одобрительно кивает мне головой. Держись, Минаков, все идет как надо!

Гриша стоит на коленях, не отрывая взгляда от бомболюков головной машины... И вдруг с немыслимым грохотом валится набок! Самолет вздрагивает. От падения его тела?.. Возвращаю себя в реальность, оглядываюсь:

справа по курсу отдаляется черный букет разрывов...

— Штурман, ранен?

Гриша приподнимается на локтях — перекошенное лицо, руки в крови, правая нога неестественно вытянута...

Из бомболюков ведущего сыплются бомбы. Ну!.. Гриша, родной... Самолет вздрагивает, «вспухает»... Слегка отжимаю штурвал и вижу: Гриша окровавленной рукой поворачивает рукоятку, дублируя сброс по-аварийному...

Канарев левым разворотом уводит группу в сторону моря, вокруг продолжают сверкать разрывы. Я отстаю. [112]

Увеличиваю обороты до максимальных, перевожу винты на малый шаг. Кричу Грише, чтобы закрыл бомболюки.

Вижу, как из последних сил он крутит штурвальчик — створки люков подняты, самолет вырывается вперед.

— Гриша, что с тобой?

— Ранен... в ногу...

— Командир! — голос Жуковца. — И Лелеко ранен. Я перевязал...

Грише совсем плохо. Лежит на полу кабины — бледное лицо, глаза закрыты. Помочь ему я ничем не могу: кабина штурмана наглухо отгорожена от моей, да все равно и штурвал бы нельзя было бросить ни на секунду. Самое страшное в жизни, наверно, — видеть, как друг истекает кровью, и не иметь возможности сделать хоть что-нибудь...

На траверзе Новороссийска докладываю ведущему о происшедшем. Запрашиваю разрешения выйти из строя и следовать на повышенной скорости на аэродром.

— Действуйте! — получаю немедленно ответ.

Увеличиваю обороты и со снижением иду напрямик вдоль берега. На землю радирую: «Имею раненых. К посадке пришлите санитарную машину с врачом».

И тут только замечаю, что в правом борту моей кабины зияет рваная дыра...

На взлетно-посадочной полосе нас догнала «санитарка». Я видел, как изменилось лицо капитана Челушкина: из нижних отверстий штурманской кабины, служащих для слива воды, струйками стекала кровь. Сергиенко был без сознания.

— Осколочные ранения в правое бедро и голень, — на ходу определил врач. — А главное, большая потеря крови...

Лелеко был ранен в руку и ступню левой ноги. При осмотре самолета выяснилось, что большой осколок, продырявивший мою кабину, перед тем пробил [113] капот мотора и всасывающий патрубок, перебил два троса толщиной в мизинец. Это меня и спасло.

— Одиннадцать пробоин, — доложил пунктуальный Беляков. — Есть серьезные повреждения...

— Латай! — расстроенно махнул я рукой.

Вспомнился вчерашний вечер. Чистый, проникновенный голос:

«Зайдите на цветы взглянуть...»

* * *

Во второй половине дня две группы самолетов, ведомые майорами Чумичевым и Арсеньевым, нанесли еще удар по Тамани. Прорвались сквозь огневой заслон, отбомбились по цели и без потерь вернулись домой. Правда, не обошлось без конфуза: один из штурманов, растерявшись под ураганным огнем, забыл сбросить бомбы и привез их обратно на свой аэродром.

А Гриша Сергиенко... Потерять такого штурмана! Из памяти не выходила напряженно приподнявшаяся надломленная фигура, перекошенное лицо, окровавленная рука, тянущаяся к рукоятке аварийного сброса... Скромный, веселый паренек, певец... Каким оказался человеком! Нашел в себе силы даже и продублировать сброс. И потом, уже почти в беспамятстве, — закрыть бомболюки... Не сделай он этого, и самолет, потеряв скорость из-за сопротивления створок, выбился бы из строя, отстал и почти наверняка был бы расстрелян вражескими истребителями...