Комический роман

Скаррон Поль

Вечером дон Карлос явился к вице-королю, у которого, вы сами можете судить, было самое избранное общество. Он внимательно осматривал всех дам, ища ту, которая могла быть его незнакомкой. С теми, с кем он сталкивался, он завязывал разговор, но не находил той, которую искал. Наконец он заговорил с дочерью какого-то маркиза, какого маркизства — не знаю, [98] потому что это дело такой области, о которой я менее всего могу судить, тем более в такое время, когда каждый производит себя в маркизы, — я буду говорить, о чем знаю. Она была молода и прекрасна, а голос ее чем-то напоминал голос той, которую он искал; но потом он увидел, что в уме этой и уме его невидимки было мало общего, так что раскаивался, видя, как в короткое время довел эту прекрасную особу до того, что мог думать, без хвастовства, что не неприятен ей. Они часто танцовали вместе, и бал кончился к большому удовлетворению дон Карлоса. Он оставил свою пленницу, ставившею себе в честь то, что она победила в таком прекрасном собрании кавалера, которому завидовали все мужчины и которого ценили все женщины. Уйдя с бала, он поспешил домой и, взяв шпагу, отправился к роковой решетке, находившейся неподалеку от его жилища. Его дама, которая уже была там, спросила его о бальных новостях, хотя и сама была на балу. Он наивно признался

ей, что много танцовал с прекрасной особой и в продолжение бала занимал ее беседой. Она задала ему по этому поводу множество вопросов, которые показывали, что она ревновала. Дон Карлос, со своей стороны, намекнул, что сомневается в том, что она была на балу, и что это заставляет его сомневаться в ее знатности. Она поняла это и, чтобы успокоить его, стала с ним особенно нежна и была к нему благосклонна, сколь возможно при разговоре через решетку, и даже обещала ему, что он скоро ее увидит. После этого они расстались: он — в сомнении, верить ли ей, она — немного ревнуя к красавице, с которой он все время беседовал на балу.

98

«...какого маркизства — не знаю...» — Скаррон далее (часть 2-я, глава III) говорит, рассказывая о бароне Сигоньяке: «В наше время он был бы по меньшей мере маркизом». Это злоупотребление титулами было тогда, в самом деле, весьма распространено: буржуа очень привлекали дворянские титулы, и они всячески старались стать «благородными». Можно привести слова г-жи Севинье в письме к Бюсси-Рабютену. Он пишет своей родственнице, что она напрасно его называет графом, а г-жа Севинье отвечает, что он напрасно обижается на такой титул: «Вот если бы дело шло о титуле маркиза, то действительно можно было быть недовольным, — до такой степени он захватан разными проходимцами, которые присваивают его себе, не имея на то права». Это явление усилилось после Фронды, когда буржуа особенно вошли в силу и многие из них старались породниться с «благородными». У современных Скаррону писателей немало свидетельств об этом. Сент-Аман в обращении к читателю, предпосланном его «La Genereuse» (Благородная), осмеивает «монсеньорничанье». Мольер в «Школе жен» (1662) говорит:

Какое жалкое, однако, заблужденье — Названью придавать какое-то значенье И имена отцов и предков изменять. Крестьянина я знал (сравненьем обижать Не думаю тебя) — он Пьером Толстым звался, Имел клочок земли, и вдруг, чудак, зазнался, Широким рвом свое поместье окружил И имя прежнее де Лилем заменил. (Акт I, сцена 1-я)

Мольер осмеивает эту страсть также и в «Мнимом больном» и «Жорже Дандене». Лафонтен в своих баснях тоже говорит о ней («Лягушка» которая хотела стать такой же, как вол», «Сойка в павлиньих перьях»). Бюсси-Рабютен написал песню против мнимого «благородства», а Клавере (Claveret) — комедию «Шталмейстер, или Фальшивое благородство, купленное на медные деньги» (1655). О многочисленных эпиграммах мы уж не говорим.

На следующий день дон Карлос, придя к обедне в какую, не знаю, церковь, подал святой воды двум дамам в масках, хотевшим зачерпнуть ее одновременно с ним. Одна из них, одетая лучше, сказала, что не примет услуги от человека, с которым должна объясниться.

— Если вы не слишком спешите, — ответил дон Карлос, — вы можете быть удовлетворены сейчас же.

— Следуйте за мной в соседний придел, — сказала ему незнакомка.

И она пошла первой, а дон Карлос последовал за ней, сильно сомневаясь, его ли это дама: она была того же роста, но он находил некоторую разницу в голосе, казалось, более грубом. И вот что она ему сказала, когда заперлась с ним в приделе:

— Весь Неаполь, сеньор дон Карлос, полон славой, которую вы приобрели за короткое время пребывания здесь; вас считают самым благородным человеком в мире, но, вместе с тем, находят странным, как вы не замечаете, что многие знатные и достойные этого города дамы оказывают вам особое внимание. Они давали вам понять это, насколько позволяла благопристойность; они пламенно желают уверить вас в этом, и им приятнее было бы, чтобы причиной этого была не ваша бесчувственность, которую, как вы хотите это представить, вы скрываете за равнодушием. Среди них есть моя знакомая, достаточно внимательная к вам, чтобы уведомить вас, не считаясь с тем, что скажут об этом, что ей известны ваши ночные похождения и что вы безрассудно решаетесь любить женщину, которой вы совсем не знаете; и раз ваша возлюбленная прячется, то или стыдится вас любить, или опасается, что не будет достойной любви. Я не сомневаюсь, что овладевшая вашими мыслями страсть может иметь своим предметом только женщину знатную и большого ума, и она представляет вам вашу возлюбленную совершенно восхитительной; но, сеньор дон Карлос, не верьте своему воображению более, чем рассудку: бойтесь особы, которая прячется, и не пускайтесь более в ночные переговоры. Но зачем мне скрываться долее? Я вас ревную к вашему призраку и нахожу дурным то, что вы с нею разговариваете; и раз я вам открылась, то буду разрушать все ее замыслы и одержу над нею победу, которую я имею право оспаривать у нее, потому что ни в красоте, ни в богатстве, ни в знатности, ни во всем прочем, что делает человека достойным любви, я не уступаю ей. Пользуйтесь советом, если вы умны.

И сказав это, она ушла, не дав времени дон Карлосу ответить. Он хотел за нею последовать, но у церковных дверей встретил какого-то знатного господина, который пустился в столь длинные разговоры, что он не мог от него отвязаться.

Остаток дня он размышлял об этом приключении, решив сперва, что та, которую он встретил на балу, и была дамой в маске, какую он видел в церкви; но, вспомнив, что в этой было много ума и что в той он его не нашел, он не знал что думать и почти желал покончить со своей невидимкой-любовницей, чтобы полностью отдаться той, которая являлась его освободить. Но наконец, рассудив, что и эту он знает не более, чем невидимку, которая очаровала его в разговоре своим умом, он и не решил, что ему предпринять, и ничуть не беспокоился об угрозах, потому что был не таким человеком, какого они могли бы устрашить.

И в тот же день он не преминул явиться у решетки в привычный час. Но в самом разгаре разговора с незнакомкой его схватили четыре человека в масках, достаточно сильные, чтобы обезоружить и отнести почти на руках в карету, ожидавшую в конце улицы. Я позволяю читателю догадываться о ругательствах, какими он их осыпал, и негодовании за то, что они подло его схватили. Он пытался было подкупить их обещаниями,

но, вместо того чтобы их склонить, добился лишь, что его стали еще более сторожить и лишили всякой надежды на возможность освободиться своей храбростью и силой.

А между тем карета, запряженная четверкою, мчалась во весь опор; они выехали за город и через час въехали в великолепный замок, ворота которого уже были открыты для их встречи. Четыре маски вышли из кареты вместе с дон Карлосом и повели его за руки, как посла на поклон к турецкому султану. С той же церемонией поднялись они на второй этаж, где их у дверей в огромную залу встретили две девушки в масках, каждая со свечой в руке. Мужчины в масках отпустили ему руки и ушли, низко поклонившись. Видимо,, они не оставили ему ни пистолета, ни шпаги, и он не поблагодарил их за то, что его хорошо стерегли. Это не потому, что он был недостаточно вежлив; но можно ведь простить недостаток вежливости человеку, на которого неожиданно нападают.

Я не скажу вам, были ли серебряными подсвечники, какие держали в руках девушки, — это мелочь: они были скорее всего серебряные, позолоченные, чеканной работы, но зала была одной из самых великолепных в мире, и если на то уж пошло, — столь же прекрасно украшенной, как аппартаменты в наших романах, как корабль Зельматида в «Полександре», [99] палаты Ибрагима в «Знаменитом Бассе» [100] или комната, в которой ассирийский царь [101] принял Мандану в «Кире» — в романе, без сомнения, столь же хорошем, как и другие названные мною, в одной из самых меблированных книг. Представьте же себе, как был удивлен наш испанец, очутившись в этой богатой зале, с двумя замаскированными девушками, которые, не говоря ни слова, повели его в соседнюю комнату, еще лучше убранную, где и оставили одного. Если бы у него был характер дон Кихота, он, попав туда, насторожился бы и почел себя по меньшей мере Эспландианом [102] или Амадисом; но наш испанец был тронут не более, как если бы он был в гостинице или на постоялом дворе: ему страшно было жаль своей невидимки, и так как она у него с ума не шла, то он нашел эту прекрасную комнату печальнее темницы, прекрасной только снаружи. Он полагал, что здесь, где ему отводят такую хорошую квартиру, плохого не сделают, и не сомневался, что дама, которая говорила с ним накануне в церкви, была волшебницей, вызвавшей все эти чары. Он удивлялся женскому характеру и тому, с какой быстротой они выполняют свои решения. Со своей стороны, он решил терпеливо ждать конца приключения и, несмотря на возможные обещания и угрозы, хранить верность своей возлюбленной, скрывающейся за решеткой.

99

Зельматид — один из главных персонажей романа «Полександр» (Polexandre, 1632) Гомбервиля, друг героя этого романа, преемник инков, сын и Наследник великого Гюина-Капа; в романе описан его роскошный корабль.

100

Палаты, Ибрагима в романе m-lle Скюдери «Славный Басса» (Illustre Bassa, 1635) изображены в особом «Описании дворца Ибрагима».

101

Ассирийский царь — персонаж романа m-lle Скюдери «Артамен, или Великий Кир» (Artamene ou le Grand Cyrus, 1649), соперник Артамена в любви к Мандане, которую он принимает в сказочно роскошной комнате.

102

Эспландиан — герой рыцарских романов, сын Амадиса Галльского, державший в плену принцессу Ориану, дочь короля Лизуара; вместе со своим отцом был грозой для великанов и вероломных рыцарей. «Роман об Амадисе Галльском», героический рыцарский роман, написан в конце XIII или начале XIV века; старейшая его редакция — испанская, но предполагают, что первоначально он был написан по-португальски. Пользовался огромной популярностью. См. также прим, к стр. 137.

Спустя некоторое время вошло несколько богато одетых слуг; они накрыли стол и подали ужин. Все было великолепно; не были забыты даже музыка и курильницы, и наш дон Карлос удовольствовал обоняние и слух, как и вкус, более, чем Ожидал в положении, в котором он находился, — я хочу сказать, что ел он прекрасно. Но чего не может сделать мужество! Я забыл сказать вам, что мне кажется, он и рот пополоскал, — я знаю — о зубах он очень заботился.

Музыка играла некоторое время и после ужина; а когда слуги вышли, дон Карлос долго прогуливался, размышляя о всех этих чудесах, а может, и о других вещах. Две девушки и карлик в масках, посадив его за туалетный стол, начали его раздевать, не потрудившись узнать, хочет ли он спать. Он покорился всему, что они делали. Девушки, поправив постель, вышли из комнаты, а карлик снял с него башмаки и чулки и раздел. Дон Карлос лег в постель. Все это было проделано молча.

Для влюбленного он спал довольно хорошо. На рассвете его разбудили птицы в клетке. Карлик в маске явился для услуг и подал ему самое прекрасное в мире белье, чудесно вымытое и сильно надушенное.

С вашего позволения, я не буду рассказывать, что дон Карлос делал до обеда, который стоил ужина, а лучше расскажу о том, как прервалось молчание, которое они хранили до сих пор. Его нарушила девушка, спросив дон Карлоса, приятно ли ему будет видеть хозяйку этого зачарованного замка. Он сказал, что это доставит ему удовольствие. И она вошла вскоре после этого в сопровождении четырех богато одетых девушек.

Не такова и Цитерея, [103] Когда, готовая любить И новой страстью пламенея, Идет любовника пленить.

Никогда наш испанец не видал существа более прекрасного этой незнакомой Урганды. [104] Он был столь восхищен и изумлен в одно и то же время, что все поклоны и шаги, которые он сделал, дав ей руку, пока она ввела его в соседнюю комнату, очень походили на спотыканья.

103

Цитерея, Цитера — одно из имен богини любви Венеры, культ которой был особенно распространен на острове Цитера.

104

Урганда — персонаж «Романа об Амадисе Галльском» (см. прим, к стр. 137).