Комментарий к роману "Евгений Онегин"

Набоков Владимир

От важных исходя предметов, Касался часто разговор И русских иногда поэтов. Со вздохом и потупя взор, Владимир слушал как Евгении <Венчанных наших сочинений> <Парнас> <достойных> <похвал> <Немилосердно> подражал.

Видимо, за этими стихами должны были следовать строки (находящиеся в той же тетради через одиннадцать страниц), в которых Жуковский, названный «священным» и «Парнаса чудотворцем», отвергается Онегиным на том основании, что теперь он стал обыкновенным «царедворцем», а Крылов и вовсе «разбит параличом» [387] . Благоразумный Пушкин решил не вкладывать в уста Онегина эти саркастические замечания, тем

более что они уже успели набить оскомину в литературных кругах.

387

См.: Зенгер Т «Новые тексты Пушкина» в кн. «Пушкин, родоначальник новой русской литературы». Сб. под ред. Д. Благого и В Кирпотина M., Л., 1941, с. 44–45 (Примеч. В. Н.)

См. также: гл. 1, XLVIa в моем коммент.

XVII

Но чаще занимали страсти Умы пустынников моих. Ушед от их мятежной власти, ⁴ Онегин говорил об них С невольным вздохом сожаленья; Блажен, кто ведал их волненья И наконец от них отстал; ⁸ Блаженней тот, кто их не знал, Кто охлаждал любовь – разлукой, Вражду – злословием; порой Зевал с друзьями и с женой, ¹² Ревнивой не тревожась мукой, И дедов верный капитал Коварной двойке не вверял.

1 страсти… — Фр. les passions. На этих стрекочущих струнах постоянно играл Байрон. Яростные, противоречивые, накаленные до предела чувства, ловко превращающиеся в абстракцию от простого их педалирования; они подобны резкому звуку, который, усиливаясь до предела, становится тишиной Изображается, как два молодых человека обсуждают такие важные вопросы, как любовь, ревность, рок, игра, бунт. Опасные страсти, перечисленные у Вайса (см. выше, коммент. к строфе XVI), таковы: леность в детстве, плотская любовь и суетность в юности, честолюбие и мстительность в зрелости, алчность и самоублажение в старости.

14 Коварной двойке… — Имеется в виду карточная двойка какой угодно масти, смиренная рабыня удачи, которая, однако, может обернуться предательницей. Используется как синекдоха для обозначения карточной игры, где мечут банк, например фараона или штосса.

Эти семнадцать строф были завершены 3 ноября 1823 г. в Одессе.

После XVI строфы в беловом автографе следует ряд крайне любопытных строф. XVII строфа в установленной редакции после четвертого стиха переходит в описание чувств, которые (в сочетании с прекрасными и таинственными двумя строфами гл. 8, XXXVI–XXXVII, где воображенье мечет фараон) придают новое измерение довольно плоскому в остальном образу Онегина; это описание, в свою очередь (следуя подсказке в XVII, 14), соскальзывает в изумительное отступление об игре.

Первая беловая рукопись содержит такое отвергнутое продолжение:

XVIIa

⁴ Онегин говорил об них Как о знакомцах изменивших, Давно могилы сном почивших, И коих нет уж и следа; ⁸ Но вырывались иногда Из уст его такие звуки, Такой глубокий чудный стон, Что Ленскому казался он ¹² Приметой незатихшей муки — И точно страсти были тут, Скрывать их был напрасный труд.

XVIIb

Какие чувства не кипели В его измученной груди? Давно ль, надолго ль присмирели? ⁴ Проснутся — только погоди. Блажен, кто ведал их волненье, Порывы, сладость, упоенье, И наконец от их отстал; ⁸

Блаженней тот, кто их не знал, Кто охладил любовь разлукой, Вражду злословием. Порой Зевал с друзьями и с женой ¹² Ревнивой не тревожась мукой; Что до меня — то мне на часть Досталась пламенная страсть,

XVIIc

Страсть к банку! ни дары свободы, Ни Феб, ни слава, ни пиры, Не отвлекли б в минувши годы ⁴ Меня от карточной игры. Задумчивый, всю ночь до света Бывал готов я в прежни лета Допрашивать судьбы завет: ⁸ Налево ляжет ли валет? Уж раздавался звон обеден; Среди разорванных колод Дремал усталый банкомет; ¹² А я нахмурен, бодр и бледен, Надежды полн, закрыв глаза, Пускал на 3-го туза.

XVIId

И я теперь отшельник скромный, Скупой не веруя мечте, Уж не поставлю карты темной, ⁴ Заметя грозное руте Мелок оставил я в покое, Атанде, слово роковое, Мне не приходит на язык — ⁸ От рифмы также я отвык. Что будешь делать? между нами Всем этим утомился я. На днях попробую, друзья, ¹² Заняться белыми стихами, <Хоть все имеет> quinze-et-le-va Большие на меня права.

Чтобы понять строфы XVIIc и XVIId, как и другие пассажи у Пушкина (см. особенно его великолепную повесть «Пиковая дама», в которой переводчики, включая обычно внимательного Бернарда Герни (Bernard Guerney) столько напутали), читателю необходимо уяснить, что значит «метать банк». Во времена Пушкина модно было играть в банк, немецкий вариант фараона, именуемый по-русски штосc. Это была новейшая разновидность особой группы карточных игр, эволюционировавших, начиная с XVII в., в следующей последовательности. ландскнехт, бассет (bassette, barbacole или hoca), фараон (pharo или faro). Мы не будем вдаваться здесь в мельчайшие их различия и дадим общее описание «банка» пушкинских времен.

Игрок, или «понтер», выбирал из своей колоды карту, клал ее на карточный стол, обтянутый зеленым или синим сукном, и делал ставку, обычно монетами или бумажными купюрами, положенными сверху. Сдающий, или «банкомет» («тот, кто мечет банк»), еще именуемый «tailheur» («talliere» или «tallier» в бассете) распаковывал новую колоду и начинал раскладывать карты, беря их сверху колоды по одной: первую налево от себя, вторую направо и т. д. попеременно, пока не разложит всю колоду. По-английски это действие называется «to tally», по-русски — «метать». Русский глагол предполагает быстрое непрерывное мелькание, хотя на деле — особенно если понтеров было несколько — банкомету довольно часто приходилось останавливаться, когда, например, кто-нибудь говорил: «Атанде!» (от фр. attendez), требуя возможности сделать или изменить ставку. Банкомет выигрывал, когда карта, совпадающая с той, на которую сделана ставка, ложилась направо от банкомета, и проигрывал, если она ложилась налево. Эта карта с левой стороны, карта понтера, называлась «carte anglaise» [388] , и если она выигрывала с первой же ставки, говорили, что она выиграла «соника» (что значит «сразу»); такое случилось дважды (в «Пиковой даме»), когда понтировал Германн, иными словами, он дважды угадал вторую карту сверху в колоде сдающего; то же самое должно было произойти и в третий раз, если бы он не открыл по несчастной ошибке не ту карту («обдернулся») — даму вместо туза, которого, как ему казалось, он достал из своей колоды.

388

«Английская карта» (фр.)