Коммунальная квартира
Шрифт:
Правда, с дурной фамилией Дыркина, за что отходила Ариша гнома вместо благодарности парчовой накидкой, которую мастерила к подвенечному платью. Шитая бисером, была накидка довольно грозным оружием.
Впрочем, фамилию Аришка вскорости поменяла.
А потом и вовсе соблазнила Витеньку съехать на новое житие куда-нибудь к морю, чтобы белый свет повидать, раз уж она из вентиляции наконец-то выбралась.
Глава 33
Расширение пространства
Марфа
— Вам ведь столько ни к чему? — с мольбой внушала она, заглядывая в глубокие хитрые глаза старика. — В дверях выйдет неудобно, потому как узкие. Но это дело привычки!
Демьян на уступку не пошёл, за что извинялся очень. Тогда же ночью Марфа Аннушку по пути в уборную перехватила и велела:
— Ты, внученька, завтра перед работой снаряди кого шифоньер от стены отволочь и уголок отгороди, крохотный. А мужа попроси кровать сколотить, в кладовой досок много, а гвоздей я ему у себя на подоконнике оставлю полную банку. И попробуй раздобыть перину.
— Бог с вами, Марфа Петровна! Если цельную кровать шкафом закрыть, то и не пройти будет, да и как там на ней размещаться?
— Ты, внученька, сделай. И комод из моей спаленки возьми себе в пользование, но то после, как кроватью стенку подвинешь.
— Куда — подвину? — опешила Аннушка.
— То уж с мужем решай, куда вам надобно. Только с оглядкой: убираться там тебе. После научу, как обставиться в ваших хоромах.
Аннушка, до конца в бабкину науку не веря, всё-таки с утра переполох устроила и Семёна с Гришкой заставила шифоньер вертеть, так что оба едва на службу не опоздали.
Кровать сколотили к субботе. Огромную, прямо королевскую: едва в дверь занесли. В зашкафное пространство вдвинули боком.
— Опускай, — затаив дыхание, велела Аннушка.
— Да тут некуда! — отозвался из-за шкафа Григорий.
— Опускай, говорю! — прикрикнула жена, краем глаза приметив, как Семён в усы улыбается.
Кровать и правда встала, точнёхонько всё место в закутке заняв: Гришка, как вышел, принялся чесать макушку — и где он там стоял-то, скажите, пожалуйста! Боковина упирается так, что в обоях след вдавила.
— Толкай, — воодушевлённо велела Аннушка.
— Да куда?! Странно, что вообще встала…
— Толкай, говорю!
Гришка вздохнул, в деревянные доски упёрся, надавил… И основание сдвинулось. А потом ещё сдвинулось. И ещё.
— Толкай-толкай, — подгоняла Аннушка. — После комодом Марфы Петровны ещё эту стенку сдвинем. И перину из коридора принеси, я её почистила, у входа стоит. Хорошо бы шкаф прикупить вместительный и стол со стулом.
Когда Гришка и подоспевший на помощь Семён
— Новым шкафом тут вот огородим, в проходе. И провод надобно провести, люстру приладить. Окна-то нет.
— Какая ты у меня умница! — воскликнул Григорий, оглядывая просторную комнату в закутке. — Почти что и своя квартира!
— Ещё комод подвинь, — велела Аннушка.
— Может, достаточно? Полов не намоешься…
— Уж управлюсь, — улыбнулась Аннушка и доверительно добавила: — Нужно, чтобы колыбелька поместилась. Достанешь?
Глава 34
О том, как Прохор водемьянивался
Прошка мёл листву и сор, сколько себя молодым помнил. Следил он за чистотой в саду ещё в пору, когда в имперские времена никто особенно не прятался, и жил князь с дворней и с семейством в особняке посреди собственных земель, куда редко забредали посторонние, чтобы князевы чудеса надобно было особо от чужих глаз скрывать.
Лет тридцати, вопреки всему, что кругом делалось, Прохор уверовал и явился к барину бить челом, чтобы отпустил тот его в монастырь. Заместо того устроил князь как-то так (не без своих талантов, знамо) чтобы стал Прохор уездным попом. И так тот прослужил, проиграл в новую свою страсть, до самой старости, до знакового семнадцатого года.
Прослышав, что князь спешно уезжает со всем скарбом, едва ли не кусты из сада в кадки пересаживают и на повозки грузят, прибежал Прохор в ночи и успел-таки с благодетелем своим переговорить. А в итоге сел в том бесконечном обозе на облучок последней телеги.
В новом удивительном мире, где тоже князь, пропавший для чужих глаз, подсобил устроиться и даже комнату заиметь, старик Прохор переквалифицировался в дворники — вспомнил, так сказать, молодость.
Прохор мёл московский двор и во все глаза таращился. И так почти что десяток лет. А дальше снова явился бывший поп к князю с просьбой.
Было очень ему любопытно изучить новое, больно удивительно вышло.
Князь подумал-подумал и предложил другую жизнь: чтобы пройти, так сказать, от начала, всяко оглядеться, выводы сделать.
Прохор не противился. Тем более боль в коленях его одолевала.
Князь велел с деревца, что в саду на той стороне росло, собрать семян и научил, что с ними сделать. Предупредил, что обратного пути не имеется.
Накануне большого наводнения Прохор тщательно прибрался в своей комнате, пожитки упаковал в коробки и уместил под стол, нехитрую мебель свою отмыл тряпкой, которую в мыльной воде полоскал — сделал столько ходок с тазом в ванную и обратно, что все жильцы приметили. Дальше проветрил как следует от душка хозяйственного мыла и развязал заветный тряпичный мешочек.