Коммунальная квартира
Шрифт:
Внезапно в пыльной (хотя скорее туманной — Кеша даже и чихать некоторое время назад прекратил) дали очертился дверной проём, подсвеченный сквозь арочную щель по контуру дрожащим светом.
Иннокентий заспешил: показалось ему, что шанс забрезжил во всём разобраться досконально.
А первая мысль была, когда дверь он ту распахнул: уж не театр ли какой в доме пристроили, с проходом на их жилплощадь через незаконные изменения в установленной планировке?
Глава 27
Разговор с князем
Посреди оформленной под имперскую старину комнаты,
На столе перед гражданином лежала желтоватая бумага, а в руке он держал натуральное гусиное перо, и как бы даже ни писал им взаправду: во всяком случае, имелась рядом открытая чернильница.
— Скажите на милость, сударь, — поднял голову он, — что же вам на месте-то не сидится?
Иннокентий от такой наглости растерялся. Виданное ли дело: состоящий в подпольном каком-то учреждении гражданин пред лицем нагрянувшей проверки вместо трепетного ужаса дерзит, можно сказать, что и с хамством!
— Вообще, — продолжал неприятный товарищ, — я вас постановил не касаться. Оставить на волю тех, кого вы столь упорно задеваете.
— Это кого ещё я задеваю?! — возмутился наконец Иннокентий в запальчивости. — Вы кто, собственно, такой будете? Позвольте ваши документы!
— Ну как же, — камзольный товарищ протянул руку в перстных, сдвинул папки какие-то на тесёмках и вытащил бумагу рукописную, может быть даже и чернилами выведенную. Только оказалась она не документом, этот вопрос гражданин полностью проигнорировал. А вместо того зачитал: — Портрет кавалериста Луки Прокоповича из-за шифоньера в комнате извлекли? С рамы сорвали? Раму, прости господи, снесли да продали? А полотно в трубочку свернули. Было?
— Шкаф на десять сантиметров лишних из-за этой рамы выпирал! У нас не так много квадратов, чтобы разбрасываться!
— Вас бы так скрутить, любезный, на старости лет за все ваши немалые перед Отечеством заслуги, — процедил этот нахал и снова уставился в кляузную бумагу: — Чем горшок цветочный с подоконника вам помешал?
— В нём ничего не растёт!
— Если вам не видно, что там растёт, это не значит, что надо всё руками трогать. Вы зачем его опорожнили и снесли на лестницу?
— Там курят! И бычки швыряют под ноги!
— Допустим. А с какой, скажите на милость, целью вы лепнину на стене ковром завесили, в произведение искусства вбив гвозди без стыда, так, что всё под вашим окаянным ковром растрескалось?
— Для тепла!
— Вам бы ещё люстру на пол перенесть да табуретки к окну прибить, сударь.
— Вы откуда, вообще-то, знаете, что я делаю в предоставленной мне комнате?! — спохватился Иннокентий. — Это уже решительно возмутительно!
— В отведённой вам комнате, любезный, вы по большей части недостойно обращаетесь с богом данной вам супругой. В чём, собственно, и состоит основной вопрос — потому как иное прочее не моего ума дело и само за себя постоять может. Но, видите ли, княгиня у меня уж больно сердобольная. Испокон веку её это вводит во всяческие затруднения. Вот, презрела вашу супружницу и пришла за неё просить. А тут уж захочешь — не откажешь. Ну, вы понимаете. Ах да, вы же не понимаете… — словно бы что-то вспомнив, встрепенулся «князь». — Запамятовал о вашей проблеме. Старею. Второй век живу — не шутка всё-таки. Просила моя сердечная подруга
Кеша глубоко вдохнул, чтобы израсходовать с толком куда больше слов разом, но вдруг чихнул оглушительно, и оказался на раскатавшейся по пыльному коридору дорожке огромный экзотический попугай на жёрдочке: белый, ширококлювый и неестественно голубоглазый.
Глава 28
Новая жизнь Танюшки
Попугая Кешу вместе с жёрдочкой Танюшка разместила в Г-образной комнате рядом с возвращённым из кладовой торшером. Выглядела она крайне довольной сложившимся положением. Странно, но Иннокентия так нигде толком и не хватились: даже на службе у него почему-то считали, что это будто бы норма — пропадать вдруг на необозначенный срок. Его не рассчитали: просто определили в затяжной отпуск. Оплачиваемый! Так что Танюшка всяко оказалась в выигрыше.
Буквально за первую неделю она расцвела: прикупила где-то из-под полы несколько мотков ткани, целую коробку разнообразных цветастых пуговок, молний и ниток, одолжила у Инны Михайловны швейную машинку и обновила свой гардероб. Достала откуда-то косметики, кажется, вовсе заграничной. И прямо-таки преобразилась.
Но главное — начала Танюшка улыбаться, от уха до уха, каждый божий день.
Попугай Кеша на всё это взирал с осуждением. Первые пять слов он истратил ещё в самом начале, довольно-таки опрометчиво. И за неделю не сумел выдавить из своего горла ничего внятного.
Но уже к новому воскресенью подготовился: цельную речь сочинил, забыл только учесть суровые рамки. Так и замолк со своими укорами на середине предложения. А Танюшка рассмеялась, надела новую жёлтую юбку и гулять пошла.
Кеше же оставалось только кипятиться и слушать постылую Дарьюшкину поэму в третий раз: ведь попугаям уши затычками не закрывают.
Глава 29
Оконная замазка
А вот в пыльном нашествии повинен оказался вовсе не Кеша, а инженер Витенька и его оконная замазка. Прикупил её, значит, Витька на строительном рынке: бурую липкую массу в большой жестянке и шпатель в придачу. Дуло в Витькиной комнатушке изо всех щелей: и не только от стены, что на улицу выходила, но и даже из-под плинтуса на внутренней, что с Демьяновой комнатой граничила. Дуло всяко: то стужей, то жаром, а порой ещё и песчинки летели и загаживали пол. Вот Витенька и затеял переделки: обработал замазкой все щели, а потом подумал-подумал, и остатками отверстие вентиляционное закупорил, приспособив картонку и закрепив её намертво своим чудо-приобретением. Не нравилось Витеньке, когда за ним из вентиляции наблюдают. И сам словно под надзором всегда, и барышню никакую не пригласишь. Даже и если просто для душевной беседы.
Про то, что нужно в маленькой комнате гадкую замазку всеми силами отколупывать, подсказала Аннушке бабка Марфа. Замучалась ночами в пыли бродить, да и кашлять начала, как тот астматик.
Витенька сдался не сразу. Попервости воинственно преграждал дверь в свои покои и даже кулаками грозил.
— Живём, как рыбки в аквариуме! — возмущался он. — Надоело!
Но пыль прибывала, и мириться с ней становилось решительно невозможно.
Тогда Витька гордость смирил, и все жильцы, кроме попугая Кеши, пожаловали к нему в гости — с ножиками, лезвиями и шпателями.