Конь бледный еврея Бейлиса
Шрифт:
– Сюжетец на манер Эжена Сю предлагаете? Или нашего Крестовского? Тот был бы рад... "Жид идет!"1 - вот его позиция... Ладно, это все - бред сивой кобылы. А если по делу...
Фразу прервал раскатистый телефонный звонок, Мищук снял трубку и с каменным лицом выслушал визгливо-торопливый крик на другом конце.
– Так...
– только и произнес.
– Ладно. Я сейчас приеду...
Бросил на собеседника странный взгляд:
– На границе Плоского и Лукьяновского участков - пещеры... В одной из них найден
– Ющинского...
– Лицо Евдокимова сделалось серым, в глазах мелькнул испуг.
– Тетрадки валяются... На обложке его фамилия...
– нарочито ровным голосом произнес Мищук.
– Он не он- вскрытие, как говорится, покажет. Поехали.
На улице, когда садились в дежурную пролетку, покосился из-под котелка.
– Не нравится мне все это... Вы не вмешивайтесь. Если что представитель прессы, это допускается. Остальное возьму на себя.
– Но-но, злочинцы!
– провозгласил разбойничьего вида кучер, охлестывая лошадок длинным кнутом.
– Прокатим ихние благородия!
– Пролетка тронулась и пошла, набирая ход, замелькали дома по сторонам улицы.
– Вам короче или быстрее?
– свесился назад, улыбаясь погано.
– Быстрее, - буркнул Мищук, и возничий лихо покатил, никуда не сворачивая. Объяснил:
– Чем прямее - тем быстрее!
Вскоре широкие мощеные улицы сменились улочками, а многоэтажные каменные дома затейливой архитектуры - простенькими, деревянными, иногда в два этажа. Все чаще и чаще цокот подков сменялся шлепаньем, это означало, что камня под колесами больше нет, только прибитая земля.
– Вот она, Верхняя Юрковская, - провозгласил кучер.
– Да вас уже и встречают...
Грустное зрелище предстало перед Евгением Анатольевичем. Одноэтажные, редко - в два этажа, домики, потертые и поблекшие, пыль столбом, покосившиеся заборы и палисады - все это не вызывало веселья. Здесь жили бедно и трудно, и Евдокимов подумал вдруг, что бедность, нищета - всегда поле деятельности темных сил. "Справа" или "слева", уж тут не поспоришь. Хотя подобное умозаключение чиновнику Охраны вовсе не к лицу...
...О чем-то докладывал толстый городовой в форме с нелепо торчащей на боку шашкой, она мешала, и толстяк раздраженно ее поправлял.
– Щас по Нагорной подымеся, тут недалеке будет, - частил, обнаружится усадьба, значит, господина Бернера, одно слово - дрянь земля... Овраги, заросло все...
– Вы, милейший, по делу, - оборвал Мищук.
– Дак разумеется, ваше высокоблагородие, господин начальник, мы с нашим удовольствием! Я, значит, в пещере самой не был...
– Обстановка какая?
– перебил Мищук.
– У пещеры? Охрана?
Городовой смешался.
– Пока, значит, звонить бегали - не было охраны. Да ить народ - он порядок знает. Не тронут ничего...
Мищук налился, словно спелая вишня, видно было, что едва сдерживает готовое
– Болван...
– процедил ровным голосом.
– Объясни внятно и толково почему не поставили охрану?
– Ну?
– по-женски всплеснул руками толстяк.
– Я ж вам и толкую: который нашел, значит, - он из Плоского участка. А я - из Лукьяновского! Ничья, выходит эта... Территория! Я почел долгом сбегать, позвонить вам. А он - побежал в свой Плоский участок доложить. Там телефона нету пока...
– Господи...
– пробормотал Мищук, поворачивая страдающее лицо к Евгению Анатольевичу.
– Да почему еще цела Россия, а?
Поднялись по склону оврага, кустарник и деревья здесь расплодились неистово, даже без листьев это была стена. Кое-где лежал еще ноздреватый мартовский снег, висел туман, и странно это было: одна его часть будто сползала книзу, заливая молоком дно, другая - вверх, переваливая через гребень. Все напоминало театральную декорацию из модной декадентской пьески...
– Вот, вот она, пещера эта, - задыхаясь провозгласил городовой, и сразу же Евдокимов увидел множество людей. Размытые туманом, они стояли молча, понуро, недвижимо. Женщина с растрепанными волосами замерла у входа - чернеющий овал едва ли метровой высоты.
– Мать евонная...
– шепотом сказал городовой, и Евдокимов сразу же узнал: та самая, увиденная в редакции, молчаливая.
– Вы Александра Приходько? Мать?
– осведомился Мищук, протискиваясь в провал. Она молча кивнула.
– Вы опознали мальчика?
Она замотала головой, словно лошадь, отмахивающаяся от мух.
– Я... я не... лазила... туда...
– Ладно.
– Мищук скрылся и сразу же донесся его приглушенный голос: Так... Мальчик... Лет двенадцати... Ч-черт, свечка гаснет, дайте новую... Просунули, он продолжал: - Руки связаны бечевкой... Раны... Колото-резаные. Тетрадки, свернуты, над головой воткнуты... Так... Фамилия: Ющинский, Андрей, Киево-Софийское училище... Здесь же: чулок, фуражка, куртка.
– Выше высокородие...
– Полицейский держал в руке несколько листков с круглыми отверстиями по краям.
– Вот, нашел, здеся так и лежали!
Мищук высунулся.
– Дайте-ка, - просмотрел, сунул в карман.
– Внесем в протокол, похоже - из записной книжки, только имеют ли отношение к делу... Убрать посторонних! Пристав Лукьяновского участка - здесь? Пишите...
– и начал диктовать: "Протокол осмотра места происшествия. Я, начальник Сыскной полиции города Киева Мищук Е.Ф. сего, 1911 года, марта, 2-го дня произвел осмотр местности на окраине города Киева, Лукьяновке, в покрытой зарослями усадьбе г-на Бернера, выходящей неотгороженной стороной на Нагорную улицу. Вдали от построек, в одной из имеющихся здесь пещер, на расстоянии ста пятидесяти сажен от этой улицы обнаружен труп мальчика..."