Конь бледный еврея Бейлиса
Шрифт:
...Проснулась Зинаида Петровна от вдруг скользнувшего по лицу солнечного луча - по-весеннему горячего и яркого. Открыла глаза: на диване напротив сидел, замерев, молодой человек в сюртуке, большеглазый, черноволосый, с высоким лбом и красиво вырезанными ноздрями небольшого, слегка вздернутого носа. Поблескивало пенсне, подрагивала цепочка около уха, казалось, попутчик боится пошевелиться.
– Что... с вами?
– испуганно спросила Зинаида Петровна.
– О-о!
– обрадовался молодой человек.
– Вы проснулись! Вы спали так крепко, я боялся разбудить... Я теперь
– Может быть, вы желаете позавтракать? Здесь совсем неплохой ресторан.
– И удалился, аккуратно прикрыв за собою дверь.
"Мне его сам Господь послал...
– Зинаида Петровна скользнула в туалет и начала приводить себя в порядок.- В конце концов я даже не знаю, где остановиться, я первый раз в Киеве, а он здесь вполне свой и поможет такой славный молодой человек..."
Он ждал в коридоре, у окна, и весело улыбнулся, скользнув взглядом по миловидному лицу Зинаиды Петровны. Она была все еще хороша собой. Шел впереди, указывая дорогу, усадил за столик, вежливо передал прейскурант.
– Вы сами, пожалуйста...
– улыбнулась.
– Я вам доверяю.
Официант с салфеткой на локте ожидал почтительно- господа есть господа.
И вот возник судак по-польски, легкое белое вино, салат неизвестно из чего, но ошеломляюще аппетитный, и, заправив салфетку за воротник, Дмитрий произнес с улыбкой:
– Прошу вас, сударыня. Все очень просто и очень удобно, но, если желаете, я готов обслужить вас как паж,- глаза смеялись, он радовался жизни и не скрывал этого.
– Нет-нет, - сделала ручкой, - вы меня очень обяжете, если позволите все делать самой. Вы живете в Киеве?
– Да... У родителей собственный дом, доходный, на Бибиковском. Кстати, вы где решили остановиться?
– Еще не знаю...
– Зинаида Петровна отправляла салат в рот мелкими незаметными порциями. Было вкусно, но не очень удобно. Дома, одна, предпочитала уплетать за обе щеки и даже чай прихлебывала не с блюдца (что делают обыкновенно кухарки), а с ложечки, чего и вообще никто и никогда не делает.
– У меня нет здесь знакомых, тем более друзей...
– Это несправедливо!
– перебил задорно.
– А я? Вот что... В доме несколько совершенно свободных и вполне пристойно обставленных квартир. Я возьму ключи у управляющего, и вы поселитесь за милую душу! Как вам мой план?
– О, прекрасный!
– искренне захлопала в ладоши.
– Но... ваши родители... Это удобно?
– Да вполне, вполне, положитесь на меня!
– обрадовался он.
– Мой отец известный в нашей...
– взглянул исподлобья, с недоверием, - еврейской среде... Вас не смущает? В общем, известный человек.
– Господь с вами!
– возмутилась искренне.
– Я чужда предрассудков! Это такие глупости, право...
– Возможно...
– сказал рассеяно.
– Возможно... Так вот: родители душки, так что не беспокойтесь. Знаете, такая жалость, что здесь не подают фаршированную рыбу! Наша кухарка
Киев встретил суетой вокзальных залов, Зинаида едва поспевала за своим новым знакомым, певучая речь вливалась в уши словно бесконечная мелодия; удивленно улыбнулась: "Надо же..."
– То наша мова, - ответил улыбкой Богров.
– В 1907 году, кажется, был Государь в Могилеве, ну - встречают, речь держат, а он, бедный, - ни бум-бум! "Что это за язык?" - спрашивает губернатора, тот отвечает: "Украиньский, Ваше Величество! Мова то есть". Император подумал и спросил: "А что, разве есть такой язык?"
Богров выжидательно взглянул.
– В самом деле?
– вежливо отозвалась.
– Но согласитесь, язык у нас у всех один- русский, только диалекты разные.
– Вы это не вздумайте сказать интеллигентному украинцу, - посоветовал Богров.
Осталась позади шумная привокзальная площадь, въехали на Бибиковский бульвар, Зинаида увидела памятник, спросила - скорее из вежливости:
– Кто это?
– О-о, - отозвался Богров, - ваш вопрос повод для сопоставления. Помните? "Он взял Париж, он основал лицей" 1. Заслуживает памятника? А этот... Он основал свеклосахарный завод...
– Тоже дело, - рассмеялась Зинаида.
– Так кто же он?
– Граф Бобринский... Он еще и учредитель Царскосельской железной дороги, - и такое открытое пренебрежение прозвучало в голосе Богрова, что Зинаида удивленно покачала головой.
– Да вы, никак, революционер?
– Останови-ка...
– приказал Богров кучеру.
– Тут уже недалеко, - объяснил, вежливо подал руку, помог выйти. Понимаете, я - еврей. И, как всякий еврей, я не могу любить эту власть. Власть черты оседлости, процентной нормы и идиомы "жид пархатый". Понимаете?
– Понимаю, - кивнула.
– Трудный вопрос. Но вот у вашего батюшки доходный дом.
– Он еще и член Дворянского клуба, - вяло произнес Богров.
– Вот видите...
– обрадовалась.
– Кто хочет - тот может. Вопреки всему!
– Но ведь все, кроме нас, - благодаря, а не вопреки. Это справедливо?
– Не знаю, - растерялась.
– Нет, наверное... Но ведь это не вчера началось. И не в России.
– Но в России это должно закончиться, - сказал непримиримо.
– Вы знаете - как?
– махнула рукой.
– Революция? Это уже было. Пожары, убийство, разорение. Нет.
– Есть и другие способы...
– От мелькнувшей сумасшедшей улыбки Зинаиде Петровне стало не по себе.
– Послушайте... Дмитрий... Я, право же, боюсь к вам идти. Мне страшно. Вы как-то сразу сделались другим...
Крепко взял под руку.
– А мы уже пришли...
И в самом деле: справа уходил в небо многоэтажный дом крашеного кирпича, занятной архитектуры - изогнутые, затейливо отделанные фронтоны и классические навершия окон. Все это очень напоминало что-то, было таким знакомым. Перехватив взгляд Зинаиды, Богров насмешливо сощурился.