Константин Коровин вспоминает…
Шрифт:
«Демон»
Ночь. Мастерская на Подьяческой улице - большая, освещенная лампами. На полу декоративной мастерской лежат огромные холсты декораций. Около них стоят тазы с колерами. Я пишу долину Арагвы и ущелье. Мои этюды, написанные с натуры на Кавказе, стоят передо мной.
В углу мастерской, вдали, у печки, где согревается клей, на полу сидит мой слуга Ахмед - чеченец.
Старший мастер Василий Харитонович Белов, маляр, подает мне в тазах составленные колеры, которыми я пишу по холсту декорацию светлой Арагвы.
– Вот чудной народ, эти черкесы… Поет, а что - незнамо что. Поет… А то вынет из кармана платок, постелет на пол, встанет на колени, руки к ухам поставит, и давай молиться. Вот молится!… Ала-мала, ал-ала, сала-мала… И чего?… Тоже по-своему. Чудно!
– Он магометанин, - говорю я, - другой веры.
– Да, - согласился Василий Харитонович, - Да, это и видать. Ну и плясать он ловок. Их ты! Вынет кинжал, воткнет, значит, в пол-то и кругом его пойдет ходом… Их, ловко! На цыпочках. Закроет глаза и запоет, незнамо што, конечно, черкес он нехрещеный… Только знаете, что он говорит, - продолжал Василий Белов.
– «Что, говорит, Петербург! У нас, говорит, город Тифлис лучше. У нас там, говорит, бани-майдан, прямо из горы кипяток идет, вода… А тут что у вас, говорит, и гор нет». Вот ведь врать здоров до чего…
– Нет, - говорю я, - не врет он. Верно. Вода прямо из горы, кипяток идет, верно, - говорю я.
– Ну, что вы, Кинстинтин Ликсеич? Э-э, ну!… А кто ж ее там греет? Вы верите!… Мало ли что он врет… - Василий Белов подошел к столу, налил себе стакан квасу и выпил залпом, вроде как с досадой.
– Экой какой народ злющий! Ежели воевать с ними, они, ежели в плен возьмут, это самое… голову тебе кинжалом отрежут начисто…
– Еще бы, - говорю я, продолжая писать.
– Это верно. Тебя, Василий, и резать-то хорошо, вот ты какой гладкий…
– Ну, вот тоже… вы скажете…
Василий не любил моих шуток. Он лихо надел картуз и вышел из мастерской.
* * *
Когда декорации были готовы, их повесили на сцене в Мариинском театре. Была назначена монтировочная репетиция, где я освещал их, а также осматривал костюмы действующих лиц и хора, сделанные по моим рисункам.
Демона пел Тартаков[409], а Синодала - Николай Николаевич Фигнер[410]. И тот и другой имели свои собственные костюмы. Они не хотели надеть костюмы по моим рисункам, так как боялись, что костюмы будут декадентскими. В то время постановки мои в императорских театрах всеми газетами почему-то назывались «декадентскими». Это словечко, прибывшее из-за границы, было тогда в моде и употреблялось кстати и некстати.
В середине сентября была назначена генеральная репетиция «Демона». Приглашенной публики не было, даны были только места знакомым и родственникам участвующих артистов и хора. Тем не менее «родственников» оказалось так много, что зрительный зал Мариинского
На сцене - горное ущелье. Ночь. Костюм тенора Фигнера сильно отличается от других, моих, костюмов. На голове у Фигнера огромная белая песцовая папаха; она похожа на большую муфту. На короткой белой черкеске нашито много золотой и серебряной мишуры с висящими сзади кистями, поддерживающими черную бурку. Под черкеской - голубая атласная рубаха, с очень высоким воротником и блестящими пуговицами: яркие голубые шаровары с красными сапожками…
– Ну и костюм!
– сказал мне директор императорских театров Владимир Аркадьевич Теляковский.
На сцене хор поет:
Но- о-о-ченька те-е-е-мная
Ско- о-ро прой-дет
Она…
Оркестр остановился. Ко мне подходит барон Кусов[411], заведующий постановкой, и важно, строго говорит мне:
– Пожалуйте, вас требует его высочество на сцену…
Я пошел из зрительной залы за бароном Кусовым на сцену. За кулисами я увидел Фигнера, перед которым стоял великий князь Сергей Михайлович[412].
Когда я подошел, великий князь обратился ко мне:
– Скажите, кто это такой?
– спросил он меня, показав на Фигнера.
Я как- то не ожидал такого вопроса, вернее, не понял, в чем дело, и ответил:
– Николай Николаевич Фигнер…
– Я прекрасно знаю, что это Николай Николаевич Фигнер, - сказал великий князь.
– Я вас спрашиваю: кто он? То есть какой же это князь Синодал?…
– Это костюм Николая Николаевича Фигнера. Думаю, что он из кавказского магазина с Невского проспекта…
– Вот видите, ваше высочество, как изволят отвечать декаденты, - горячась, сказал Фигнер.
– Позвольте, - сказал великий князь, обратившись ко мне.
– Это, значит, не ваш костюм. Отчего же вы не сделали костюма для Синодала?
– Нет, - ответил я, - я дал рисунок.
– А он готов? Покажите мне, - сказал великий князь барону Кусову.
– Видите ли, - говорил великий князь, - я всю юность провел на Кавказе, и я вижу, что материи и цвета на всех других костюмах кавказские… Они говорят несколько о прежнем, хотя и не очень отдаленном времени, я уже-мало встречал таких костюмов.
– Да, во времена давние была иная форма, заимствованная из Персии, - сказал я.
– Но я боялся сделать очень отдаленное время, так как позднейшее было более изящно.
Барон Кусов принес и показал мой костюм князя Синодала.
– Надо его надеть на кого-нибудь, - сказал я.
Мой взгляд упал на моего слугу-чеченца. Ему велели надеть костюм. Костюм оказался ему как раз впору. Тонкая фигура чеченца была изящна.
– А зачем вы сделали откидные рукава?
– спросил меня великий князь.
– Это армянский фасон, у грузин не было.
– Я хотел сделать по Лермонтову… - ответил я.
– «Играет ветер рукавами его чухи…» И притом у гурийцев я видел откидные рукава. А они тоже грузины. Это была смешанная мода, которая шла от армян.
– Я не поклонник декадентства, - сказал с улыбкой великий князь Фигнеру, - но должен вам сказать, что костюм ваш, Николай Николаевич, хотя и прекрасен, но несколько современен… На самом деле, на Кавказе таких не носят… Уж очень много кистей мишурных… Вроде как на богатых гробах…[413].
Фигнер все же пел в своем костюме.