Константин Коровин вспоминает…
Шрифт:
Я спросил себе у буфетчика вино чихирь, но оказалось, что он не знает, что такое чихирь. «Вот, - думаю я, - а на Кавказе, я слышал, есть вино такое». Я еще помню, в детстве видел картинку: какой-то веселый человек идет по дороге между гор и в руках у него бутылка, из которой он пьет из горлышка. А подпись была:
Я пью чихирь и оглашаю пространство
Стихами Лермонтова.
Мне подали кахетинское вино и чудный шашлык. В это время в комнату станции вбежал казак и крикнул: «Выходи!» Священник и сидящие за столом солдаты, вскочив, схватили
Казаки, бежа по дороге от станции, по временам останавливались и стреляли в горы.
– Вон, вон, - кричал священник, показывая рукой кверху на гору.
Я увидел, что далеко в горах, между грудой камней и скал, перебегали какие-то люди: один, другой… Казаки стреляли.
– В кого они стреляют?
– спросил я священника.
Он, смотря в горы, рассеянно ответил:
– Воры, ингуши. Корову у казаков угнали из станицы. Но разве в них попадешь, где же!
«Все так просто», - подумал я.
Я сел опять в подводу. Мы поднимались у самых громадных скал, и горы теснили нас все больше и больше. Ровные серые тучи закрывали вершины. Я как бы въезжал в облака.
Дорога шла над пропастью, где далеко внизу, между облаков, белела белой пеной река. Это был Терек.
– Что, - спросил я возчика, - казаки стреляли на станции в ингушей. Что же они - разбойники?
– Ингуши-то? Да, - ответил возчик.
– Ведь это так у них завсегда: друг дружку. Ингуши - казаков тоже, а те их.
Дорога спускалась вниз. Переехали каменный мост через Терек. Светлые воды его омывали камни и, прыгая, кипели, шумели. На ровной долинке среди темного ущелья стояли белые одноэтажные дома, скучные, покрытые красной черепицей, - казармы и станция.
Ущелье становилось все эже и эже. Я увидел на высокой скале четырехугольную башню, которая кверху суживалась. В этой башне было длинное окно. Это и есть Башня царицы Тамары:
В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила.
Но Тамара там не жила. Это древнее сооружение, эти башни были военные посты на этой старой дороге в давние времена.
«Вот тут- то и надо мне написать ущелье, где обвал пересекает путь Синодалу, -подумал я.
– Уж очень хорош и мрачен цвет этого ущелья. Какой-то особый тон и впечатление такое таинственного и глухого края».
Ущелье расширялось, и за синими тучами показалась, блистая в высоте, снежная вершина Казбека. Дорога шла по низу, и на серой ровной долине под Казбеком, извиваясь и зеленея, неслись воды Терека. А слева внизу, у больших темных обрывов гор, покрытых снежными узорами, лежал аул, с плоскими крышами и маленькой часовней. Стояла станция Казбек.
Во втором этаже станции мне отвели комнату.
Из окна ее видны были близко скалы гор. Стены были выбелены мелом. Стояла жалкая железная кровать, грязный стол и один стул.
Я сказал начальнику станции - он же и телеграфист, что останусь здесь несколько дней для работы.
– Чего же, - сказал молодой начальник станции.
–
Уже вечерело. Мне принесли на стол жалкую жестяную лампу. Я открыл окно, было свежо. По мутной и скучной дороге в сумерках шел человек с лошадью и пел на чужом языке. Это был грузин.
Вечером ко мне пришел начальник станции пить чай. Принес кахетинское вино и сыр, какие-то лепешки. Когда я спросил про вино чихирь, он тоже не знал. Я рассказал ему про того хевсура, который менял фальшивые деньги во Владикавказе.
– Чудной народ, - сказал начальник станции.
– Ведь вот они тут живут, - показал он рукой в окно на гору, - высоко. Такие гнезда, чисто орлы. К ним и не проедешь и не пройдешь. А вот воры находятся, приезжают к нам на Кавказ. И этот простой народ обирают. Вот дают им чайную бумагу, говорят, что деньги. Те берут. И отнимают у них товар - кожу, сыр, масло. Пользуются дикостью… Беда!…
Станция Казбек
Рано утром проснулся я чуть свет. Вся долина Терека была в синеве тумана и темных туч, а высоко выделялась на бирюзовом небе, розовея снегами, вершина Казбека в предутреннем рассвете. Покуда я нанимал подводу, собирал краски, инструменты для живописи, чтобы ехать писать ущелье Дарьяла, все кругом изменилось. Тучи низко опустились, закрывая горы, и Казбек окутался мглой.
В ущелье Дарьяла, когда я приехал, была еще ночь. Оставив дожидаться возчика на дороге, я пошел по камням к подножию скалы, над которой возвышалась старинная башня. Таинственно и мрачно. Внизу, у бегущих вод Терека, я расположился на берегу, поставил складной мольберт, холст и торопился писать тяжелые громады ущелья. Этот тон скал, мрачных и мертвенных, так подходил к картине, где остановился Синодал перед обвалом и где он увидел его - врага Демона.
Воды Терека шумели, ударяясь о камни, и как будто в звуках его вод кто-то говорил, не смолкая. Когда я наклонился к ящику взять флакон белил, я увидел стоящего неподалеку высокого роста человека в черкеске, с большим кинжалом у пояса. Это был стройный юноша, он пристально смотрел на меня острыми, как у птицы, глазами. Смотрел с удивлением.
Я писал и думал, как это он подошел ко мне, я ничего и не слыхал. Подкрался как кошка…
Я далеко оставил на дороге возчика, и мне стало как-то жутко. «Трус», - подумал я про себя.
Я спросил юношу: что он - грузин, ингуш или черкес. Он молчал.
Я вынул папиросу и закурил. Предложил и ему, но он не взял. Стоит и смотрит на меня в упор… Тогда я достал из бокового кармана револьвер-маузер. Глаза у него разгорелись при виде блестящего пистолета. Он смотрел на него, не отрывая глаз. Вижу - нравится ему мой маузер.