Константин Коровин вспоминает…
Шрифт:
Наступила тишина: бурлаки хлебали щи молча. Никто из них на нас не обратил никакого внимания. Из кувшинов разливали квас. Некоторые пили водку.
Похлебав щей, сразу все заговорили. И опять замолчали, когда подали белужину.
– Ну что ж ты, играй! Запузыривай!
Гармонист запел, подыгрывая на гармони:
Вот и барин в шляпе ходит…
Песня была непристойная до невозможности. Шаляпин встал, подошел к стойке и спросил у хозяина карандаш и бумагу. Вернувшись к столу, сказал:
– Надо, брат, это записать, больно здорово.
Вытащив
Бурлаки все разом поднялись и вышли. Было видно из окна, как они бегом бежали по дороге и завернули за бугор к Волге.
Гармонист подошел к нам и протянул картуз:
– Ну-ка, дай ему двугривенный, - сказал Шаляпин.
Я дал гармонисту полтинник и спросил:
– Отчего песни все похабные такие поете?
– Э… - покачав головой, ответил гармонист, - других-то слухать не будут. Это бурлаки, тверские, самый озорной народ. Барки тянут. А вот лес которые гонят - архангельские, с Поморья, - те староверы, тем не споешь этаких песен, морду набьют. Тем духовные подавай.
Мы пошли обратно по дороге к лодке. У самой воды нас догнал полицейский и сказал хриплым голосом:
– Простите за беспокойство, - не я прошу, а служба велит, - позвольте узнать ваше звание.
Ни у меня, ни у Шаляпина паспортов с собой не было. У меня была в кармане только бумага на право писания с натуры. Я дал ее полицейскому.
– Очень хорошо-с.
– А он, - показал я на Шаляпина, - артист императорских театров Федор Иванович Шаляпин.
– Как-с? Да неужели? Господин Шаляпин! Вот ведь что, господи. В Нижнем-то вы пели, я был при театре тогда в наряде. Эх, ведь я в пяти верстах живу отсюда. Сейчас пару достану. Ежели бы ко мне, судаком отварным, с капорцами соус, угостил бы вас.
– Давайте адрес, мы как-нибудь приедем, - сказал Шаляпин.
– Сделайте радость, господин Шаляпин, и карточку вашу захватите, пожалуйста.
Он вырвал из книжечки бумажку и записал адрес.
– Ежели милость будет, черкните дня за два. Я всегда по берегу здесь. Мы ведь береговая полиция.
– А каких это вы жуликов третьего дня поймали здесь?
– спросил Шаляпин.
– Шулера это. На пароходах обыгрывают. Главный-то из рук ушел. Прямо в землю провалился. Привели на пароход, он и пропал. А у него все деньги. А тех тоже выпустили. Знаем, а доказать нельзя…
Вернувшись в Ярославль, мы поехали на вокзал. До поезда оставалось полтора часа. На вокзале было пусто. Мы сели за большой стол, спросили чаю. Вскоре вошел какой-то господин низенького роста, в пальто, в котелке с зонтиком. На носу у него было золотое пенсне. Тщательно расчесанная бородка. Сзади него шли двое опрятно одетых рабочих. Несли доброй кожи чемоданы, пестрый плед. Незнакомец, блеснув стеклами, внимательно посмотрел на Шаляпина, сел за стол напротив нас и тоже спросил чаю. Рабочие поставили около него чемоданы и, поклонившись, ушли. Видно было, что это какой-то богатый фабрикант.
Шаляпин,
Вдруг Шаляпин спросил:
– Яшка, ты что же, - не узнаешь меня?
Сосед, испуганно взглянув на Шаляпина, быстро ответил:
– Я не Яшка, и я вас не знаю.
– Смотри, - обратившись ко мне, сказал Шаляпин, - не узнает. А вместе со мной в остроге сидел, в Нижнем.
– Вы ошибаетесь. Я вас не понимаю. Какое вы имеете право оскорблять меня?
– Вот сукин сын, - не унимался Шаляпин.
– Не узнает! И имя, наверное, переменил.
– Милостивый государь, я вас прошу оставить меня в покое. Я буду на вас жаловаться жандарму.
– Не будешь! От воинской повинности бегал, сам мне сознавался.
Сосед вскочил из-за стола, бросил монету и, схватив чемоданы и плед, быстро вышел из буфета. В окно мы видели, как он взял у станции извозчика и уехал.
– Что такое, Федя, - спросил я.
– Ты его знаешь?
– Нет, - смеясь, ответил Шаляпин.
– В глаза никогда не видел.
– Что же это такое?
Шаляпин смеялся.
* * *
Шаляпин лежал в купе против меня. Дверь купе отворилась. Вошел контролер с кондуктором. Шаляпин закрыв глаза, похрапывал.
– Ваш билет, - спросил контролер.
Я дал ему билет и толкнул Шаляпина. Он не пошевелился. Я покачал его за плечо. Он сонными глазами, точно не вполне проснувшись, взглянул на контролера и стал искать билет по карманам.
Контролер нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
Шаляпин, глядя на него сонными глазами, спросил:
– А Киев скоро?
– Какой Киев? На Москву едете.
– Да неужели?
– удивился Шаляпин.
Контролер ушел, обидевшись.
На следующей станции к нам в купе вошли: контролер, кондуктор и жандарм.
– Ваш билет, - потребовал кондуктор.
Шаляпин стал снова шарить по карманам.
– Вы куда едете?
– спросил жандарм.
– А вам что?
– Пожалуйте на станцию.
– Чего бы я туда стал ходить? Мне и здесь хорошо…
Все ушли. Мы проехали еще несколько станций. У Троице-Сергия к нам в купе явились: контролер и с ним уже два жандарма и кондуктор.
– Ваш билет, - спросил жандарм.
Шаляпин небрежно вынул из жилетного кармана билет и дал.
– Позвольте ваш вид и ваше местожительство.
– У меня нет с собой паспорта, а местожительство в Москве. На Новинским бульваре свой дом.
– Пожалуйте на станцию, подписать протокол.
Шаляпин с важным видом поднялся с места и пошел к дверям. На станции он спросил жалобную книгу и написал в ней, что не понимает, почему напрасно пассажиров будят в купе таком-то, номер вагона такой-то и пугают толпой полиции и жандармов. Он просил господина министра, князя Хилкова, обратить внимание на это безобразие.