Копи Царя Соломона. Сценарий романа
Шрифт:
– Скотина, – говорит она.
– Дура, – говорит он.
– Так куда ты дел оставшиеся две тысячи девятьсот леев, которые, как ты сказал мне тогда, потратил на золотой браслет, который оказался вовсе не золотым? – говорит она.
– Пропил со шлюхами, настоящими шлюхами, с которыми путаешься всю жизнь, – говорит она.
Веселое, недоумевающее лицо Иеремии. В этой избе он выглядит оккупантом, пришедшим устанавливать
– Постыдился бы, гой, – презрительно говорит Натан, не отрывая взгляда от стариков.
– В окне все отражается, – говорит он.
– Оаааааа яяяэээ нееее ээ, – пытается сказать Иеремия.
Справляется с гигантским куском, глотает его. На глазах от усилия – слезы.
– Еврей это состояние души, а не формальности! – говорит он.
Натан слегка прикасается ружьем к подбородку крестьянина.
– Так куда они поехали? – говорит он.
– Ночью ушли, мы спали, – говорит крестьянин.
Натан с усилием – видимым, чтобы напугать, – прикасается к курку.
– Ты уж прости меня за браслет, – говорит крестьянин.
– И это все, что ты хотел мне сказать? – говорит жена.
– Предостеречь тебя от ломбарда, и попрощаться, – говорит он.
– Прощай, Аурика, – говорит он.
– А на какие шиши я буду тебя хоронить, Корнел, – говорит она.
– Продай дом, Аурика, – говорит он.
– Вот еще, я брошу тебя в поле, и пусть собаки тобой закусывают, – говорит она.
– Аурика, мы же христиане, как ты можешь говорить, что не предашь мое тело земле, как это принято у добрых молдаван? – говорит он.
– Да какой ты добрый, какой ты молдаванин, зверь, скотина, насильник, сколько раз ты меня бил, когда домой пьяный, среди ночи заваливался, – говорит она.
– Умолкни, женщина, – говорит он.
Натан стволом ружья чешет подбородок крестьянину.
– Ох, ты уж прости меня, Корнел, тебя убивать сейчас будут, – говорит она.
– Да не собираюсь вас убивать, если скажете, куда они ушли, – говорит Натан.
– Мы не знаем, куда они ушли, – говорит крестьянин.
– Тогда убью, – говорит Натан.
– Конечно, мне тебя будет не хватать,
– Но ведь и хорошее было, Аурика, помнишь июль перед нашей свадьбой? – говорит он.
– Конечно, помню, а помнишь сад яблоневый, он тогда совсем маленький был, а сейчас как разросся… – говорит она.
– Помню, Аурика, а помнишь, как целовались ночью в этом саду? – говорит он.
– Ох, Корнел, что ты вечно глупости вспоминаешь, и это при ком, при молодом человеке, можно сказать, при юнце, – говорит она.
– Ай, брось, нынче такие молодые пошли, что стариков за пояс заткнут, – говорит он.
– Ой, да уж не прибедняйся-то, тоже мне старик нашелся, седина в бороду, бес в ребро, говорят, так у тебя, судя по седине, три беса в ребрах завелись, – говорит она.
– Да, я мужик хоть куда, – говорит ветеринар.
Молчание. Крупным планом ковер. Потом снова семейная пара.
–… Если уж погибать, то, скажу тебе, Аурика, я ни одной твоей подруги мимо не пропустил, но любил, конечно, всегда только одну тебя, – говорит он.
– Это каких таких подруг, Корнел, уж не Марчику ли, или Иляну? – говорит она.
– Ну, и их, понятное дело, тоже, – говорит он.
– Уж не Веронику ли с Розанной, – говорит она.
– Ну… – говорит он и мы впервые видим тень удивления на лице женщины.
– Порознь, это да, конечно, – говорит он (удивление пропадает).
– А про то, что Вероника приходится нам с тобой кумой, ты не подумал, жирный боров, – говорит она.
– Кого угодно бы тебе простила, только не Веронику, чтоб ты сдох, конь холощеный, – говорит она.
– Какой, – говорит он.
– Что, обидно, да, так вот, чтоб ты знал, первенец наш и впрямь не от тебя, – говорит она.
– Не от меня, – говорит он.
– Не от тебя, – говорит она.
– А от кого, – говорит он.
– А от него, – говорит она.
– От мужчины, настоящего мужчины, который любил меня, руки целовал, на руках носил, – говорит она.
– То-то он, тебя обрюхатив, смылся, тоже мне мужчина, – говорит он.
– К таким подонкам только ты и липла, пока я тебя порядочной не сделал, – говорит он.
– Я непорядочная, – говорит она.
– Ох, Корнел, хоть бы ты закрыл свой рот, который ничего от мусорной ямы не отличается, – говорит она.