Копилка Сатаны (Ученик дьявола)

Кинг Стивен

Словно в тумане слышал, как Дуссандер произнес: «Опыт номер восемьдесят четыре. Электричество, сексуальный стимулятор, метаболизм. Основан на теории Тиссена об отрицательном усилении. Подопытная — молодая девушка, еврейка, шестнадцати лет, без шрамов, родинок, здорова…»

Девушка вскрикнула, когда кончик фаллоса прикоснулся к ней. Тодду были приятны и ее крик, и то, как она пыталась освободиться, или по крайней мере сдвинуть ноги вместе.

«Вот, вот что они не показали в этих журналах о войне», — подумал он. Но теперь сам все узнает.

Он

резко двинулся вперед, безжалостно войдя в нее. Она пронзительно закричала, как пожарная сирена.

После первых метаний и попыток вытолкнуть его, она лежала совсем тихо и терпела. Смазанная внутренняя поверхность искусственного фаллоса скользила по налитому кровью пенису Тодда. Восхитительное, райское наслаждение.

Его пальцы играли с резиновой грушей в левой руке.

Где-то далеко Дуссандер диктовал пульс, кровяное давление, частоту дыхания, альфа-волны, бета-волны, число толчков.

Когда Тодд почувствовал приближение высшего блаженства, он замер и сжал резиновую грушу. Глаза девушки, до этого закрытые, распахнулись и выкатились. Язык затрепетал в розовой полости рта. Руки и ноги задрожали. Но главное действие совершалось в ее туловище: оно вздымалось и падало, вибрируя всеми мышцами.

(ах, каждый мускул, каждый мускул напрягается, сжимается, каждый)

каждый мускул и чувство оргазма (экстаз)

ах, вот оно, вот

(конец света гремел за окнами)

Тодд проснулся от этого грома и шума дождя. Лежал, свернувшись в темный клубок, и сердце билось, как у спринтера. Нижняя часть живота была залита теплой липкой жидкостью. На секунду он ужасно испугался подумав, что истекает кровью… а потом понял, что это на самом деле, и ощутил слабое, тошнотворное отвращение. Сперма. Семя. Фигня. Сок джунглей. Слова с заборов и стен кабинок общественных туалетов. Ему не нравились эти слова.

Руки беспомощно сжимались в кулаки. Вспоминался оргазм во сне, теперь уже не такой яркий, бессмысленный, пугающий. Но нервные окончания все еще дрожали, медленно откатываясь от пиковой точки. Финальная сцена, уже поблекшая, казалась теперь отвратительной и какой-то принудительной, как неожиданный вкус тропического фрукта, когда вдруг понимаешь (но с опозданием), что он так восхитительно вкусен лишь потому, что гнилой.

И он понял, что ему надо сделать.

Единственный способ снова стать самим собой — убить Дуссандера. Только один путь. Время сказок прошло. Речь пошла о выживании.

Убью его — и дело с концом, — прошептал он в темноте. За окном стучал дождь, сперма высыхала на животе Тодда. Шепот оживлял его слова. Дуссандер всегда держал с десяток бутылок виски на полке над лестницей в подвале. Он подходил к двери, открывал ее (частенько уже почти без сил) и спускался на две ступеньки. Потом наклонялся, протягивал руку к полке, а другой рукой снимал за горлышко новую бутылку. Пол в подвале не бетонирован, но земля очень утоптана, и Дуссандер с аккуратностью машины, которую Тодд теперь считал скорее прусской, чем немецкой,

раз в два месяца поливал ее нефтью, чтобы не плодились насекомые. Бетон или не бетон, все равно старые кости ломаются легко. И со стариками бывают несчастные случаи. Вскрытие покажет, что при падении «мистер Денкер находился под воздействием алкоголя.»

Что случилось, Тодд?

Он не ответил на звонок, поэтому я открыл дверь ключом, который дал он мне сам. Иногда он засыпал днем. Я вошел в кухню и увидел, что дверь подвала открыта. Спустился по лестнице, и он… он…

Потом, конечно, слезы.

Должно сработать.

Необходимо снова стать самим собой.

Тодд долго лежал в темноте и слушал, как гроза уходит куда-то к западу, через Тихий океан, прислушивался к шепоту дождя. Он думал, что уже не заснет, а будет лежать и все обдумывать. А на самом деле заснул уже через минуту и спал без сновидений, положив кулак под подбородок. Первого мая он впервые за много месяцев проснулся полностью отдохнувшим.

11

Май 1975 г.

Эта пятница в середине мая показалась Тодду самой длинной в жизни. Он отсиживал урок за уроком, но ничего не слышал, напряженно ожидая последних пяти минут, когда преподаватель достанет пачку хвостовок и начнет их раздавать. Каждый раз при приближении учителя с хвостовками Тодд замирал. И каждый раз, когда учитель проходил, не останавливаясь, он ощущал приступы головокружения и был на грани истерики.

Хуже всего было на алгебре. Учитель подошел… помедлил… и когда Тодд уже был уверен, что он пройдет дальше, Сторман положил перед ним хвостовку лицевой стороной вниз. Тодд холодно посмотрел на нее, не чувствуя ничего. Теперь, когда это случилось, он ощущал лишь холод внутри. «Вот и все, — подумал он. — Очко, гейм, сет и матч. Если только Дуссандер не придумает еще что-нибудь. А я сомневаюсь.»

Без особого интереса он перевернул хвостовку, чтобы узнать, сколько баллов ему не хватило до тройки. Должно быть немного, но старый Кремень Сторман спуску не дает никому. Он увидел, что графы для оценок пусты: ни общей оценки, ни баллов. В графе примечаний было написано: «Я рад, что не пришлось выдать тебе настоящей. Сторман.»

У Тодда зашумело в ушах, голова снова закружилась, на этот раз сильнее, и стала походить на воздушный шарик с гелием. Тодд изо всех сил вцепился в края парты с одной мыслью: только бы не потерять сознания и не упасть.

Понемногу приступы головокружения прошли, и пришлось уже бороться с желанием догнать Стормана на кафедре и выколоть ему глаза остро заточенным карандашом, который Тодд держал в руках. И при всем при этом внешне он был спокоен. Лишь легкое подергивание века говорило о том, что происходит у него внутри.

Через пятнадцать минут школа осталась позади. Тодд, опустив голову, медленно брел за угол дома к стоянке велосипедов, руки в карманах, связка книг под мышкой. Он не замечал орущих и снующих вокруг школьников. Бросил книги на багажник, оттолкнул свой «швинн» и уехал прочь. К дому Дуссандера.