Копья летящего тень. Антология
Шрифт:
— Значит, ты — мое наказание. А за что, позволь полюбопытствовать? — Воронцову вдруг действительно стало интересно услышать ответ на этот вопрос.
— Я же сказал — за то, что ты лез туда, куда не просили. Ну ладно, так уж и быть, пооткровенничаю, теперь мне это ничем не грозит. Понимаешь ли, уважаемый профессор, все эти твои размышления о публичности — довольно–таки опасная штука. Потому что мысль, как тебе известно — материальна. Но поскольку она материальна, то способна производить на свет подобных себе. Вот это в твою лысую голову не приходило. Ну да ладно, это ответвление, так сказать, нелирическое отступление
— Ну и зачем ты все это говоришь мне?
— Затем, что ты сам уже к этому подошел, да вот незадача — время еще не наступило для обнародования. Ты ведь догадался, что тебя «сканируют», что часть тебя уже тебе самому не принадлежит…
— А знаешь что, — решил схитрить Воронцов, — я тебе не верю, потому что ты — это мое собственное порождение, не более того. И ни одной новой мысли ты не изрек — только те, которые и без тебя были в моей голове. Тебя — нет.
— Фома неверующий. Вот там пруды. Вода. Кто уверен, тот, как тебе известно, пройдет по воде, аки по суху, и не утонет. Не хочешь ли попробовать? Вот я — пройду.
— Пойдем, посмотрим, — ответил Воронцов, потому что ему хотелось выбраться из этих развалин.
Подойдя к берегу, они остановились. Воронцов–второй насмешливо посмотрел на Воронцова, хмыкнул, ловко спрыгнул поближе к воде. Потрогав башмаком воду, словно проверяя, холодная ли, он вдруг сделал шаг, второй… Пруд держал его на своей поверхности, словно это было воздушное тело.
«Не верь, — твердил про себя Воронцов, — это провокация, он специально делает это, чтобы заманить…»
Взгляд его безотрывно следил за удаляющейся собственной фигурой, которая гипнотизировала, притягивала, звала за собой. Наконец он не выдержал, неуклюже спустился к воде.
Воронцов–второй обернулся, призывно помахал рукой. Видя, что Воронцов не решается следовать за ним, вернулся и, стоя у самой кромки, иронично спросил:
— Что, слабо? Значит, в меня ты веришь, а вот в себя, дорогого, не очень. Но я могу тебе помочь, тем более, что ты уверен в нашей неделимости. Ты ведь так описал эту нашу встречу и наш разговор в своем дневнике? И не побоялся, что тот, кто будет потом читать, подумает, что ты сошел с ума? Однако ж, кое–что ты все–таки не дописал…
Воронцов–второй быстро приблизился к Воронцову, обнял его, сливаясь в единое целое — так, что вместо только что существовавших двух фигур осталась одна.
Взгляд Воронцова заметался, пытаясь на чем–то сосредоточиться — в глазах словно двоилось, туманилось, плавилось. Его тело странно изгибалось, будто внутри шла борьба — оно то отшатывалось назад, то нагибалось вперед, то топталось на месте. Наконец Воронцов, отойдя несколько шагов назад, разбежался и прыгнул в пруд. В поднявшемся фонтане брызг было видно, как вода поглотила ноги, потом увлекла Воронцова по грудь. Не удержавшись, он упал на спину и ушел под воду с головой.
В этот самый миг над
Тело Воронцова жило отдельно от умирающего сознания. Оно инстинктивно продолжало бороться — дергалось, барахталось, пытаясь выбраться к воздуху, на поверхность.
Но то ли вода превратилась в прозрачную плотную непробиваемую пленку, то ли кто–то невидимый удерживал воронцовское тело, одновременно увлекая его к той дыре в дне, через которую вода уходила из этого пруда в нижний.
Висящая над прудом фигура медленно двигалась над плывущим внизу телом, пока оно не исчезло в черном жерле бетонной трубы.
…Так эту сцену описывали потом две старушки, выгуливавшие в это время своих пуделей.
Естественно, никто им не поверил, потому что на следующий день Воронцов появился в университете, потом его видели на улице, потом он звонил матери.
Исчез он странным, как я уже говорил, образом, в присутствии нескольких свидетелей. Шла съемка очередной передачи. В тот день как никогда долго выставляли свет, потому что тени на лице то появлялись, то исчезали. Потом что–то не ладилось со звуком — сменили три микрофона, пока не убедились, что посторонние шумы исчезли.
Наконец, получив «отмашку», Воронцов поприветствовал зрителей и начал рассказывать о предполагаемой детской энциклопедии. Вдруг речь его стала невнятной, сбивчивой. Пока готовили аппаратуру ко второму дублю, «поплыло» изображение. Гримерша, войдя в студию, через секунду выскочила оттуда с душераздирающим криком.
Через стекло, отделяющее студию от аппаратной, было видно, как голова Воронцова расплывается, будто была соткана из дыма. Его руки продолжали передвигать бумаги на столе, грудь дышала, но от головы остался только подбородок. Потом растворился и он, увлекая за собою в безмерность и шею.
В аппаратной повисла напряженная тишина. Все приросли к креслам, боясь пошевелиться. Из динамика доносился легкий шум, совмещенный с высоким удаляющимся свистом — будто снаряд быстро улетает вдаль.
…Об этом случае потом говорили бурно, но недолго. Не то чтобы забыли, но старались не вспоминать, потому что заметили — как только разговор касается того дня, почему–то сразу становится дискомфортно и жутко, словно растворившийся Воронцов вот–вот снова возникнет из воздуха.
***
…Такая вот история приключилась с моим приятелем Юрием Никитичем Воронцовым. Насколько мог, насколько мне позволено разумом, я где описал, где домыслил ее.
Конечно, она имеет свое развитие и свое продолжение. Но чтобы понять, для этого надо полностью изучить оставшийся архив, а это дело не одного месяца, ведь люди творческих профессий обрастают неимоверным количеством всяких бумажек, каждая из которых им кажется важной. Но если мне удастся обнаружить что–либо новое, я тут же сообщу вам об этом. Так, на всякий случай. Вдруг пригодится.
1997
ВИЗИТ С ТОГО СВЕТА
Со мною часто случаются самые что ни на есть мистические истории. Наверное, им нравится происходить именно со мною, потому что потом они получают вторую жизнь в рассказах. Удивительно другое: нередко в случившееся не верят даже те, кто принимал в них самое что ни на есть непосредственное участие. Так было и на сей раз.