Корабль невест
Шрифт:
Она была уже в нескольких шагах от двери своей каюты, когда неожиданно увидела его. Конечно, она говорила себе, будто ее вечерние вылазки на полетную палубу объясняются исключительно желанием вырваться из душной спальни, чтобы подышать свежим воздухом. Но теперь, узнав идущего ей навстречу мужчину, она поняла, что занималась самообманом.
Она машинально проверила, в порядке ли одежда – привычка, сохранившаяся еще со времени работы медсестрой, – чувствуя, как кожа от волнения и в предвкушении чего-то важного покрывается мурашками. Она даже толком не знала, что сможет ему сказать. Но не сомневалась, что для соблюдения
Они остановились. Посмотрели друг на друга и смущенно отвели глаза.
– Собираетесь на берег, да? – поинтересовался он.
Его лицо было абсолютно непроницаемо. Интересно, должна ли я испытывать благодарность за то, что он хотя бы со мной заговорил, подумала она.
– Нет… Я… я решила остаться здесь.
– Наслаждаться тишиной и спокойствием?
– Типа того.
Возможно, ему вовсе не хотелось разговаривать с ней, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы задеть ее чувства.
– Ну… если… это не помешает вам обрести спокойствие… – Он махнул рукой в сторону механиков, которые с шутками и прибаутками чинили наверху какое-то оборудование.
– Да, – ответила она, ничего лучшего ей просто не пришло в голову.
– Тогда постарайтесь получить максимум удовольствия, – заметил он. – На борту корабля… трудно найти для себя личное пространство. Я хочу сказать, настоящее пространство…
Быть может, он понимает гораздо больше, чем может выразить словами, твердила она себе.
– Да, – ответила она. – Да-да, конечно.
– Я…
– Эй, морпех! – К ним подошел матрос в лихо сдвинутой набок бескозырке, в руке он держал записку. – Тебе надлежит зайти перед дежурством в диспетчерскую. Инструктаж по случаю визита губернатора.
Вручив Найколу записку, матрос бросил на нее такой взгляд, что она вздрогнула. Выходит, и он знает, кто она такая.
– Прошу прощения, – покраснев, сказала она.
Она отвернулась от них, в глубине душе надеясь, что сейчас он ее остановит. И хоть что-нибудь скажет, тем самым дав ей понять, что – в отличие от остальных – видит в ней человека. Скажет именно то, что она от него ждет. Что угодно.
Но уже через несколько секунд она с силой захлопнула за собой дверь каюты. До боли стиснула зубы и осталась стоять, прислонившись спиной к равнодушному металлу. До этой минуты она как-то не задумывалась о несправедливости жизни, по крайней мере применительно к себе. Она видела страдания своих пациентов и нередко задавалась вопросом: почему Бог прибирает одних и оставляет мучиться других? Но она никогда не задумывалась в этом контексте о собственной судьбе, поскольку давным-давно поняла, что не стоит вспоминать свои юные годы. Однако сейчас, когда в ее душе кипела дьявольская смесь самых разных эмоций, она вдруг почувствовала, что маятник качнулся в другую сторону и тупое отчаяние сменилось слепой яростью по отношению к тому, как обошлась с ней жизнь. Разве она недостаточно страдала? А что, если именно теперешняя ситуация, а вовсе не работа во время войны является настоящим испытанием на прочность? И как долго ей еще предстоит расплачиваться?
Мод Гонн, которая, возможно, догадывалась, что Маргарет сошла на берег, беспокойно скреблась в дверь. Фрэнсис взяла собаку на руки и, опустившись на койку, посадила на колени.
Однако Мод Гонн продолжала вести себя крайне беспокойно. По правде говоря,
Фрэнсис сочувственно прижала Мод Гонн к груди, положив подбородок на ее мохнатую голову.
– Я все понимаю, – прошептала она. – Поверь мне, я все понимаю.
Привычные к бомбейской жаре официанты из отеля “Грин” были все в мыле, несмотря на работавшие под потолком вентиляторы. Пот блестел на их глянцевых лицах, потихоньку стекая за воротник белоснежных форменных курток. Правда, их дискомфорт был вызван отнюдь не жарой – температура воздуха в тот вечер была вполне умеренной, – а нескончаемым потоком требований, предъявляемых примерно сотней невест, которые выбрали бар отеля в качестве конечного пункта программы посещения Бомбея.
– Если мне придется еще хоть минуту ждать напитка, то, клянусь, этому официанту не поздоровится, – заявила Эвис; обмахиваясь купленным днем веером, она наблюдала за несчастным официантом, который с подносом над головой лавировал в толпе. – Умираю от жажды, – сказала она, обращаясь к его согнутой спине.
– Он и так старается изо всех сил, – ответила Маргарет.
Она медленно потягивала свой напиток, так как по количеству народу в баре сразу догадалась, что на быстрое обслуживание рассчитывать не приходится.
Маргарет чувствовала себя вполне отдохнувшей, ей даже удалось на полчаса вытянуть ноги, и вот теперь она сидела, откинувшись на спинку кресла, и наслаждалась легким ветерком от перегретого вентилятора.
Одна и та же картина наблюдалась сейчас повсеместно: в отеле “Грин”, в гранд-отеле “Тадж-Махал” и в “Бристоль грилл”. В результате одновременного прибытия “Виктории” и нескольких военных транспортных судов район гавани заполонили гуляки. Война закончилась, и перспектива скорого возвращения домой кружила мужчинам головы, делая их совершенно бесшабашными. Девушкам пришлось обойти несколько мест, прежде чем они остановили свой выбор на отеле “Грин”. Они устроились на террасе, откуда через арку хорошо просматривался танцпол, заполненный мужчинами и женщинами, которые бросали заинтересованные – а иногда и откровенно завистливые – взгляды в сторону столиков. Некоторые невесты взялись за “Джон Коллинз”[34] и ромовый пунш уже за ланчем и теперь страдали от похмелья. Они сидели вялые, хмурые, с растрепанными волосами и потеками размазавшейся косметики на лице.
Маргарет совершенно не мучило чувство вины из-за того, что она оккупировала место за столиком. Наплевав на пыль и жару, на время забыв даже о своем интересном положении, Эвис целый день таскала ее по городу. Они обошли все европейские магазины, не меньше часа провели в армейском магазине, а потом еще в одном и еще в одном, где отчаянно торговались с какими-то мужчинами и маленькими мальчиками, со всех сторон осаждавшими их, предлагая выгодную сделку. Маргарет довольно быстро надоела эта бодяга: перед лицом столь вопиющей бедности продавцов ей казалось нечестно стараться выторговать у них лишнюю рупию. Однако Эвис вошла во вкус и проявила редкий энтузиазм, а потом до конца вечера хвасталась своими многочисленными приобретениями и ценой, которую за них заплатила.