Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
— Все лучше, чем ничего. Ну а что там у вас с бальнеолечебницей? Мне доложили, что в ванный корпус можно свободно проникнуть по водостоку от сероводородного источника.
— Можно, но не свободно. Можно ночью, когда падает уровень воды. Но сам источник и водосток, а в особый период и весь ванный корпус находятся под нашим жестким контролем.
Малкин непроизвольно поднял глаза на Люшкова и мысли его мгновенно спутались. Было во взгляде Люшкова что-то гипнотизирующее, расслабляющее волю. Хотел оторваться от него и не смог, что-то мешало
— Какая помощь нужна? Сил достаточно?
— С учетом прикомандированных — более чем… Арестованных содержать негде, — вспомнил Малкин. — В камерах теснота, духота. Люди не выдерживают. Почти через день обнаруживаются умершие. После операции по грекам я вынужден отдать для их размещения следственную комнату. И это при том, что следствие тоже задыхается от неудобств.
— Надо разумно планировать аресты.
— Списки-то составляем заранее.
— Корректируйте их в зависимости от загруженности камер. Сочи не взорвется, если вы кого-нибудь возьмете не сегодня, а, скажем, через неделю-другую.
— Находятся ретивые, берут внесписочных. Не бить же их по рукам. Тем более что иногда просто вынуждают обстоятельства.
— Значит, при составлении списков делайте поправку на ретивых. Чтобы регулировать загруженность ДПЗ большого ума, согласись, не надо. Возводить новые тюрьмы нам никто сейчас не позволит… Ну, сделай пристройку на несколько камер.
— За какие шиши?
— Ма-алкин! Ты меня удивляешь. Сочи — огромная стройка. Сколько у тебя там строительных организаций?
— Около пятидесяти. Больше, — уточнил торопливо.
— Ну вот. Все ворочают миллионами. А если с миру по нитке, голому что?
— Камера с видом на море, — мрачно сострил Малкин.
— Врешь! Несколько камер. — Люшков рассмеялся и лицо его стало удивительно добрым. — Обратись в горком; в горсовет. Да они, только пожелай, лично для тебя камеру отгрохают. Ладно. Думай. Как работает Абакумов? Он сильно возражал против назначения к тебе! Справляется?
— Работает неровно. Думаю, что сочинский объем для него велик.
— Заберу. У тебя есть кандидатура вместо него?
— Есть, — торопливо ответил Малкин, еще не зная, радоваться ему или огорчаться.
— Кто?
— Помощник начальника Армавирского оперсектора Кабаев.
— Ты хорошо его знаешь?
— В тридцать третьем я работал заместителем начальника Кубанского оперсектора ОГПУ, а он там же начальником экономотделения. Почти четыре года подряд приезжает ко мне в Сочи в особый период для оказания помощи. Смышленый оперативник, честный труженик, надежный человек. Оперативную обстановку в Сочи освоил, ориентируется намного лучше Абакумова.
— Подумаем, — Люшков сделал пометку в записной книжке. — Подумаем. Он сейчас у тебя?
— Да.
— Значит так, Малкин. В случае приезда Сталина в Сочи всю ответственность за его безопасность вне дачи бери на себя. Власик и прочая генеральская
— Нет. Мне нужно задержаться в Ростове на три-пять дней.
— Разрешаю. Что еще?
— Все.
— Ну, будь здоров.
— Разрешите идти?
— Иди.
Малкин щелкнул каблуками, вспомнил: так уходил от него Абакумов. Вспомнил и улыбнулся.
15
Возвратился Малкин домой неделю спустя. Алексей ждал его на вокзале. По пути домой Малкин заглянул в дежурную часть горотдела, поинтересовался оперативной обстановкой.
— За время вашего отсутствия, товарищ майор, никаких серьезных происшествий не зарегистрировано.
Удовлетворенный ответом, Малкин прошел к себе в кабинет.
На столе обнаружил записку Кабаева и телеграмму из Москвы на его имя.
«Иван Павлович! — писал Кабаев. — Как говорится, без меня меня женили (читай телеграмму). Не знаю, кто так ловко похлопотал за меня. Вроде со всеми жил дружно. Очень сожалею, что перевод в Хабаровск разрушил мои надежды поработать с тобой в Сочи. Но не думаю, что все потеряно. При желании ты сможешь вернуть меня в Азово-Черноморье. Считай, что это моя к тебе убедительная просьба. Привет семье и не поминай лихом».
Малкину стало не по себе. Нетрудно догадаться, чья злая воля распорядилась твоей судьбой, дружище.
Только после доклада он узнал от управленцев, что Люшков переведен на ДВК и сдает дела.
— Кагана забирает с собой, — радовались сотрудники.
«Так вот откуда равнодушие и злость», — подумал он тогда.
«Жид пархатый, — злился теперь, — тебе, оказывается, не доклад мой нужен был. Принюхивался, гожусь ли для тандема, а я цапнулся с Каганом, да еще и с Кабаевым поднесся. Проболтал друга… И ведь надул, как младенца, — заметался Малкин по кабинету, — ни слова об отъезде, конспиратор вонючий… С кем же он снюхался там? — Малкин взял телеграмму: подпись Фриновского. — А-а! Ну, тогда мы с тобой еще поборемся! Тогда я еще на коне! Фриновский не откажет. Как-никак, числит меня в друзьях».
Прокручивая в памяти разговор с Люшковым, Малкин силился понять, почему его, уже фактически бывшего начальника управления, так живо интересовало состояние охраны ванного корпуса, в котором Сталин любил просиживать часы? Почему Именно этого объекта? В Сочи немало более сложных для охраны мест, которые посещает Сталин, но ванный корпус бальнеолечебницы? Непонятно. Малкин считал его наиболее защищенным и, следовательно, безопасным в любом отношении — и вдруг такая озабоченность, такой интерес и, главное, осведомленность об инженерных сооружениях!