Король-паук
Шрифт:
Не собирался он охотиться и на кабанов, хотя они во множестве водились в тех краях. Пусть их преследуют по лесам и полям англичане, всегда говорил Людовик, ведь они занимаются этим уже не одно столетие, пытаясь доказать, что кабан не уступит по вкусу самому крупному борову. Иногда они не съедали головы, хоть они и почитались самым главным деликатесом, и вместо этого развешивали жуткие чучела над обеденными столами в своих замках и хвастались друг перед другом длиной кабаньих клыков Людовик велел рыть волчьи ямы с зубьями на дне, чтобы зверь не выбрался, и крестьяне могли полакомиться свининой. Если появлялась возможность подстрелить добычу из ружья, Людовик не отказывался и от такого способа охоты. Но вообще-то огнестрельное оружие
Хороша была охота на волков и на оленей; охота на лис, хоть и считалась несерьёзным занятием, позволяла долго и быстро скакать на лошади, учила крепко держаться в седле и разминала ноги, терявшие силу от сидячего образа жизни. Людовик любил охотиться и на медведей, но они часто укрывались в горах, и тогда приходилось возвращаться и придумывать правдоподобное объяснение, отчего он не стал загонять их. Он был рад, что зимой они впадают в спячку. Соколиная охота — тоже чудесное времяпрепровождение и тоже позволяет долго мчаться верхом. В общем, это даже не была охота в полном смысле слова, но отпустить птицу, затем снова поймать её — в этом что-то было Да и поучительно: снимаешь с сокола колпачок — и твоя добыча становится его добычей. И ещё нужна верная собака, чтобы подобрать эту добычу. Но всё искусство тут только в том, чтобы обучить птицу — на редкость скучное дело. Когда-нибудь руки дойдут и до этого. Но пока у него не было времени, чтобы обучать других сражаться за себя.
На этот раз охотились на серну — очень осторожную и чуткую антилопу. Летом их стайки паслись в отрогах Альп, а зимой спускались в долину в поисках пищи.
Слух у них был острый, глаза зоркие, а резвость вошла в поговорку. Приблизиться к ним было очень трудно. Заслышав малейший шорох, они срывались с места и вихрем уносились прочь. На холмистой местности эти животные обгоняли лошадь и потому, спасаясь, всегда инстинктивно выбирали самые неровные пути: каменистые тропинки, на которых люди и кони спотыкались и падали. Зимой они покрывались толстым слоем серого меха и благодаря ему становились почти незаметны, замирая в тени деревьев и сливаясь с грязным снегом. Уже сами по себе эти повадки подогревали охотничий азарт Людовика и бросали вызов его искусству.
Но была и ещё одна причина, по которой Людовик так любил охоту на серн. Они обладали мягчайшей шкурой. Из неё изготовлялись самые тонкие перчатки, самые роскошные камзолы и чулки во всей Европе. Красивая, бледно-жёлтого цвета от природы, она могла, если её покрасить, приобретать различные оттенки. Всё это сулило Дофине расцвет торговли и производства и в конечном итоге процветание. Перед внутренним взором Людовика вставали целые деревни, поголовно занятые обработкой шкур серны. Он не только разрешил, но и всемерно поощрял охоту на этих ценных зверей, которых, к несчастью, нельзя было приручить и разводить в неволе. Между прочим, из мяса готовили изысканнейшие и отменно вкусные блюда, которые он мог есть безо всякой опаски.
Брат Жан не имел о сернах ни малейшего понятия. Во Франции ему доводилось слышать, что они с рождения и до смерти живут на вершинах гор, где парят орлы и лежат вечные снега. Если Людовик намеревается взобраться так высоко, то ему, конечно, нужен лекарь. Поэтому весьма естественным шутливым гоном он осведомился, нельзя ли и ему присоединиться к охоте.
Несколько удивлённый, но явно обрадованный дофин воскликнул:
— Вы принесёте нам удачу! Все теперь скажут, что французский посол присоединился к нам душой и телом. Пегас, можешь поцеловать перстень епископа.
У брата Жана не было перстня, но умный пёс, видя, как его хозяин благоволит к этому человеку, подошёл и лизнул ему руку. Охотники захохотали и захлопали в ладоши. Анри усмехнулся. Амадео Савойский вытаращил глаза от изумления: казалось, даже собаки в Дофине способны
На противоположном берегу Изера, прямо напротив Гренобля в излучине, образованной резким поворотом реки к югу, стоял густой лес. Здесь росли дофинесские клёны — осенью они окрашивали здешние края в яркие цвета, лиственницы, о которых дофин проявлял особую заботу, зная, что они ценятся как строительный материал, гибкие прибрежные ивы, в зарослях которых расставляли силки на горностая, и, наконец, в той части, где равнина поначалу плавно и незаметно поднималась, чтобы затем, милях в десяти к северу, резко перейти в горные склоны Гран Шартрез, высились вечнозелёные сосны.
Раньше здесь жили только лесничие и охотники. Они добывали зверя и зарабатывали на жизнь мелкой торговлей в Гренобле. То были обеспеченный и добродушный народ, почти неотличимый от беглецов, которые не выдерживали притеснений местных баронов, и каторжан, спасавшихся от закона. Теперь эти места населяли законопослушные и трудолюбивые люди.
Они отличались трудолюбием, ибо Людовик ненавидел праздность и позаботился о том, чтобы трудолюбие приносило доход Иные охотились на серн, за шкуры и мясо которых хорошо платили; другие жгли уголь на порох для Анри, и каждый теперь обрабатывал собственный небольшой участок, выделенный по указу дофина. Закон, принятый на второй год его правления в Дофине, запрещал охоту на этих участках без позволения хозяина под угрозой штрафа в 10 франков даже для знати, впрочем, конечно, не распространялся на самого Людовика. В Европе тогда о таком и не слыхивали.
А законопослушны эти люди были оттого, что боялись закона. Укрывая преступника, они становились с ним заодно. Если ему отрезали уши, то и им отрезали уши. Если его приговаривали к повешению, то и их тоже. Все без исключения три дня в неделю проводили на строительстве дорог, составляющих предмет зависти соседних провинций, однако же, как рассказал брату Жану проводник, не жаловались, так как со всеми обращались одинаково и каждый знал свои обязанности.
Более того, Людовик смягчил введённые им же жёсткие правила, нередко устраивая внеочередные праздники, вроде сегодняшнего — в честь подписания договора. А за хорошую работу полагалась премия. Проводнику брата Жана дали золотую монету и наняли сопровождать всю охоту, — знак особый, ибо Людовик прекрасно знал местность и в проводнике не нуждался.
Мост через Изер был украшен знамёнами Савойи, Франции, Дофине и Империи, а также геральдическими символами баронов и прочих важных персон, принимавших участие в охоте — лилии, орлы, какие-то диковинные животные азиатского происхождения, — их изображения появились во времена крестоносцев, — на прямоугольных штандартах красовались шлемы, башни, полумесяцы, пояса и кресты любой расцветки и формы; на шестах, подобно корабельным парусам, торжественно развевались флаги. Все эти многочисленные знаки достоинства и чести трепетали и хлопали на ветру, звеня, как крепкий, тугой ветер, который, вея с гор, обещает ясный день.
Из окна своей спальни кардинал Савойский, не снявший ещё ночного колпака, помахал отъезжающим ярко-алым платком и пожелал им удачной охоты. Решётки на башнях по обе стороны реки были высоко подняты, ворота широко распахнуты, мосты разведены. Сети, верёвки, копья, ножи и стрелы — вот оружие охотников. Никто не взял с собой меча и, уж разумеется, огнестрельного оружия. Из дворца донёсся резкий и призывный звук фанфар, и кавалькада двинулась в сторону леса, но затем наступила тишина, ибо это была охота на серн, и даже лошадиные копыта обмотали кожей. Несколько десятков горностаевых капканов, по преимуществу рядом с кроличьими норами, были опустошены. Останки незадачливых зверьков клали в специальные мешки, привязывали к ним камни и бросали в Изер. Это всегда напоминало Людовику о казни Александра де Бурбона, и он предпочитал не смотреть.