Король-паук
Шрифт:
Французская делегация обрушилась и на Людовика. Епископ Мейзе прибыл в Дофине в сопровождении почётного эскорта численностью с армию.
Людовику не хотелось допускать депутацию в Гренобль. Он немедленно выехал ей навстречу со свитой вдвое более многочисленной, чем епископская. Дофин остановился на вершине холма, в то время как эскорт королевского посланца длинной цепочкой растянулся внизу и, едва вступив на склон, мог бы легко превратиться в идеальную мишень. Но у Людовика не только было больше людей, чем у епископа, у него была артиллерия — для приветственной пальбы. И, поскольку порядок применения подобных новых видов оружия при торжественных встречах никто ещё не устанавливал, в оглушительном пушечном
Над склоном холма взметнулись дым и пламя, и слитный выстрел шестнадцати орудий прогрохотал над головами французов. Ядра падали совсем рядом — Анри палил на грани риска. Такого в Европе ещё не видали: тут и там иные ядра каким-то чудом взрывались вторично, уже войдя глубоко в землю. Свита епископа в растерянности остановилась. Кто-то косился на своё оружие, другие оборачивались в сторону епископа, ожидая его приказа, но его преосвященство был и сам совершенно оглушён и сбит с толку.
Людовик, обычно одевавшийся крайне небрежно, умел тем не менее при случае выбрать платье, производящее должное впечатление. Сквозь нерассеившийся ещё дым епископ увидел, как к нему галопом скачет лошадь, а на ней ездок королевской стати. На его шляпе поверх изображения святых красовалась золотая диадема князя Империи. На кирасу из миланской стали, в знак уважения к памяти кардинала Савойского, он надел пурпурный траурный плащ «Royal de France» (особы королевского рода). На пальце сверкал изумрудный перстень — подарок кардинала, на грудь свисал крест на тяжёлой цепи. Его сопровождала кавалькада рыцарей и Анри Леклерк, облачённый в алый генеральский плащ.
Подъехав к епископу и натянув уздечку, Людовик произнёс: «Добро пожаловать в Дофине!» Его приятный низкий голос никак не вписывался в устрашающую церемонию приёма, а епископу, который всё ещё никак не мог прийти в себя, показалось, что мантия его пропитана парами серы. Его преосвященство принялся лихорадочно вспоминать заклятия против дьявола, но так и не припомнил.
Впрочем, он не был единственным, на кого встреча, устроенная Людовиком, произвела впечатление. Посол Савойи при дворе дофина поспешил в Шамбери доложить Людовико, что, какие бы силы Франция ни выставила против Людовика, он все, несомненно, предусмотрит и перехитрит кого угодно. Особенно поразили воображение Людовико ядра с двойным зарядом.
Позднее, уже в Гренобле, когда к епископу вернулся весь его непревзойдённый апломб, он торжественно передал Людовику королевское послание.
Дофина не удивило, что его отец отверг всё. Ведь они с королём проявляли единодушие только в одном случае — если речь шла о Маргарите. Так что в этом случае его больше интересовала форма передачи письма, а не его суть.
Епископ повёл себя неожиданно миролюбиво, что свидетельствовало о его слабости. Король Карл бранил сына за женитьбу на совсем ещё девочке.
— Но никто и не говорит, что уже в ближайшие годы мы станем жить как муж и жена, — резко возразил Людовик, — всё же остальное, как отлично известно вашему высокопреосвященству, сделано в полном соответствии с правилами и обычаями.
— Помимо того, ваш родитель сожалеет о браке принца Пьемонтского с Иоландой. Откровенно говоря, для Франции этот союз нежелателен.
— Но она любит его, ваше преосвященство. Для меня этого достаточно. Попробуйте спросить у короля, где ему случалось находить любовь, и, если угодно, пересчитайте его отпрысков.
Епископ поджал губы и сменил предмет беседы.
В один из её моментов Людовик едва не расхохотался.
— Если вам так уж необходимо снова жениться, — увещевал епископ, — ваш отец отнесётся к этому с пониманием и одобрением. Его огорчает лишь то, что вашей избранницей стала принцесса
Людовику нравилось, что разговор принял спокойный, ровный тон, к тому же он не хотел без нужды наживать врага.
— Вы правы, Шарлотта ещё весьма юна, — ответил он, — я самым тщательнейшим образом обдумаю предложение отца. Ведь и воистину ничто — согласен с вами! — не сравнится с экзотикой восточной красоты.
Но, как ни посмотри, мысль эта выглядела совершенно нелепой. Венгрия далеко, и не может быть важна для дофина. Венгерский король Ладислав, насколько знал дофин, сам себя заключил в тюрьму из страха за собственную жизнь и всякий раз, принимаясь за еду, опасался, как бы его не отравили. Страной правил тиран и узурпатор. Экзотическая красавица с Востока — как же! Если уж епископ говорит, что это дама зрелого возраста, значит, она древняя старуха. Людовик не желал, чтобы какая-то престарелая венгерка нарушала его одиночество, в котором он нуждался более, чем многие другие.
Лишь в конце разговора епископ перешёл к угрозам:
— Как вам известно, мы, ко всеобщему нашему ликованию, разделались с англичанами. Каково же будет, если французский король, после столетней победоносной войны с внешним врагом, окажется вынужден усмирять при помощи мощной, к тому же ничем другим не занятой армии собственного возлюбленного сына! Однако, поистине, усмиряешь того, кого любишь!
Людовик знал: считалось, что англичане выдворены из Франции. Но они скапливались в уединённых местах и постоянно поднимали местные бунты и восстания. Так что дел у французских войск хватало. Должно было пройти немало времени, прежде чем воцарится спокойствие — да и воцарится ли вообще?
Он распрощался с епископом вполне дружески, пообещав напоследок серьёзно всё взвесить — что пришлось бы сделать и безо всяких обещаний. Его решимость заключить союз с Савойей особенно окрепла, ибо теперь Дофине подвергалось угрозе не с одной, а с двух сторон. Герцог Людовико, напротив, пребывал в сомнениях и колебаниях всё лето и осень. Людовик постепенно снизил сумму приданого с четырёхсот до двухсот тысяч золотых крон, но и это не помогло.
Времени оставалось мало. Из Франции пришла дурная весть — двое одобривших союз членов совета лишены всех титулов, званий и брошены в тюрьму. У обоих этих добрых и разумных людей конфисковали всё имущество. Король становился всё сильнее в собственной стране, не приходилось сомневаться, что он ударит, как только сочтёт, что сил у него достаточно. Людовик готовился к войне.
Со снабжением всё давно уже было в полном порядке. Но он нуждался в людях и знал, что рискует тем уважением, которое всем внушал, если сам первым призовёт их, как будто речь шла об очередной феодальной усобице. Ему придётся убедить их самих встать под его знамёна.
В Дофине никогда не было парламента. Людовик созвал первое в истории провинции такое собрание. Он говорил об опасности и долге. Когда депутаты поняли, что им предстоит заседать в постоянном парламенте, а следовательно, обрести право голоса в собственных делах, они с воодушевлением проголосовали за добровольный набор в армию и ввели особый налог для уплаты жалованья солдатам. От слова «solde» — вознаграждение — и произошло во всех европейских языках слово «солдат». Крестьяне толпами потянулись на государственную службу: ведь сражаться раз в год, а может, и никогда, ничуть не тяжелее, чем три дня в неделю гнуть спину на строительстве дорог. Жалованье обеспечено, задача понятна; ведь никто из них не хотел, чтобы Франция, да и Савойя, завоевали Дофине.