Королевский подарок

Лоранс Кира

– Конечно, волнует. Странный вопрос! – робкая попытка возмутиться осталась незамеченной. – Что случилось, Олюш?

– Слава Богу, пока ничего не случилось! Но нашему сыну плохо! Он ненавидит математику и не хочет уезжать в Англию. Он пытается заслужить твое одобрение, поэтому делает все, как ты хочешь. А ты! Ты ничего не видишь и не слышишь! Тебе ни до кого нет дела! – и тут Ольга разрыдалась.

Пожалуй, впервые в жизни Никита испытал облегчение от слез жены. Она плакала крайне редко. Как всегда в подобных случаях, он разрывался от жалости, но плачущая Ольга была ему понятней, чем упрямая и непреклонная. Обычно Никита мог быстро ее успокоить: наговорить глупостей, затормошить, зацеловать и превратить проблему в очередную хохму. Благодаря

этому они никогда надолго не ссорились. Но, во-первых, его метод не работал на расстоянии, а во-вторых, нынешняя ситуация кардинально отличалась от обычной размолвки. Пришлось импровизировать.

– Олюш, пожалуйста, поговори со мной про Алекса! Я не понимаю. Мне казалось, мы с ним все решили и он доволен. Это же очень крутая бизнес-школа, отличное образование!

– Вы решили?! Ты, как всегда, сам придумал историю и всем приказал в нее верить, – за Ольгой водилась склонность к обидным обобщениям. В другое время Никита поспорил бы насчет «всегда» и «приказал», но сейчас момент был неподходящий. В голосе жены все еще звучали слезы.

– Почему ты решила, что он не хочет ехать в Англию? Он сам тебе сказал?

– Практически под пытками – да, сказал. Он боится тебя разочаровать, поэтому подыгрывает, а сам страдает.

Разговор о страданиях сына напомнил Ольге о собственных обидах, и она снова разрыдалась. «Ну, вот опять!!! Да что ж такое?!» – ругнулся про себя Никита, а вслух потребовал, стараясь сохранить тепло в голосе:

– Давай по порядку, что случилось?

– Я случайно увидела у него в комнате карандашный рисунок, гипсовую голову. Очень удивилась: понимаешь, художественной школы у него больше нет, гипсы рисовать незачем, а на фоне его граффити это было совсем странно. Спросила, что это, а он вдруг заерзал, попытался увильнуть – как-то странно себя повел. Ты понимаешь, я забеспокоилась, хотя вроде бы предмет безобидный. Но если ребенок что-то скрывает, конечно, я волнуюсь.

Ольга постепенно успокаивалась, хотя продолжала хлюпать носом и говорила как будто через силу. Никита очень хорошо представлял себе, как она выглядела в этот момент. От слез ее лицо всегда покрывалось красными пятнами, а нос краснел, опухал и переставал дышать. Из ухоженной, уверенной в себе женщины Ольга превращалась в несчастную, некрасивую девочку. Иногда Никите казалось, что именно эта косметическая проблема была корнем Ольгиной бесконфликтности. Он цинично допускал, что она приучила себя избегать ссор, чтобы не расстраиваться и не плакать.

– Я приставала к Алексу, пока он не признался. Оказалось, он уже несколько месяцев берет уроки рисования у подруги твоей мамы. Помнишь Тамару Николаевну, соседку по даче, у них участок с соснами и дом с зеленой крышей? У нее еще дочь в Америке замуж вышла…

– Конечно, помню Тамару Николаевну. И что Алекс? –

Никита аккуратно вернул разговор в потерянное русло.

– Тамара Николаевна – преподаватель рисования, профессионал, старая школа – сейчас на пенсии, но берет учеников. Алекс, оказывается, начал с ней заниматься еще весной, бабушка договорилась – не спрашивай, на каких условиях, не знаю. Он клянется, что бесплатно. Рисует гипсы, натюрморты, параллельно читает книги по истории искусств, которые она ему рекомендует. Понятно, книг мы с тобой у него не видели – все есть в Интернете.

Никита был совершенно ошарашен, но мимоходом отметил сказанное женой «мы с тобой». Он посчитал это хорошим знаком. Дело, кажется, шло на поправку.

– Ты разговаривала с мамой? Почему она ничего не сказала нам? – По правде сказать, Никита заранее знал, что услышит в ответ. И не ошибся.

– С твоей мамой?! Конечно, нет!

Две самых близких для Никиты женщины много лет находились в состоянии тихой, подковерной войны. Мама подозрительно отнеслась к Ольге с первой минуты и с годами еще больше укрепилась в своей нелюбви. Невестка была из провинции, слишком броская для приличной девушки,

а главное, Никита влюбился в нее без памяти. Они встречались четыре года. Когда Ольга училась на последнем курсе, Никита сделал ей предложение, опустив предварительные консультации с родителями – он просто поставил семью перед фактом предстоящей женитьбы. Мать смирилась, но не простила и, конечно, во всем винила невестку. Даже после рождения обожаемого внука отношения не улучшились. Наоборот, появились дополнительные поводы для взаимных претензий. Ольга отвечала свекрови такой же искренней неприязнью и не прикладывала никаких усилий, чтобы улучшить ситуацию. Патент на ее сговорчивость распространялся только на отношения с мужем. Свекрови доставался в лучшем случае вежливый нейтралитет, а в периоды обострения отношений – молчаливый бойкот. Никиту спасало только поверхностное отношение к жизни и завидное чувство юмора. Женщины никогда не вступали в открытую борьбу между собой, зато периодически грызли Никиту то с одной, то с другой стороны. Вполне естественно, он чаще принимал сторону жены, чем только подливал масла в огонь.

– Хорошо, Олюш, я сам ей позвоню. Давай все-таки про Алекса. Что он говорит?

– Он хочет быть креативным дизайнером и работать в рекламе. Хочет поступать в художественно-промышленную академию и совершенно не рвется в Англию. Потом, после окончания учебы здесь, он поехал бы куда-нибудь продолжить образование, но точно не в экономике и финансах. Он весь трясся, когда говорил об этом: боится, что ты будешь настаивать на Англии и на бизнес-школе.

В первый момент Никита готов был взорваться, но вовремя осекся. Побоялся загубить слабые ростки примирения с женой, которые появились благодаря проблеме с сыном. «Не было бы счастья, да несчастье помогло», – горько усмехнулся он про себя, выдержал паузу и как можно спокойнее сказал:

– Впервые об этом слышу. Почему он мне ничего не сказал?

– Он уверен, что ты будешь против. Давно выучил наизусть все твои аргументы. Ты же сто раз говорил, что работа в рекламе – кромешный ад и последнее, чего ты желаешь своему ребенку.

Это была чистая правда. Никита отлично знал цену выжигающего душу креативного труда. В его недавнем прошлом остались неблагодарные заказчики, их вкусовщина в оценке работ, сорванные сроки, бессонные ночи и неоплаченные счета. Он действительно не хотел такой жизни для Алекса. Однако там же, в прошлом, были моменты триумфа, восторг от удачной идеи и упоительный процесс ее воплощения. Там были клиенты, которые становились его друзьями, призы на рекламных фестивалях и гордость от того, что результаты усилий его команды видели миллионы людей – по телевизору, в журналах, на билбордах и в Интернете. Успех был невозможен без потерь, и чего доставалось больше – зависело от момента.

Неожиданный бунт Алекса, истерика жены и собственные воспоминания выбили Никиту из колеи. Он слушал голос Ольги, но уже не вникал в слова, а только периодически мычал для поддержания разговора. Она продолжала в лицах пересказывать свой разговор с сыном и уже совершенно успокоилась. На фоне проблем единственного ребенка разногласия с мужем отошли на второй план. По крайней мере, на время.

– Никита, что ты молчишь?

– Я думаю, Олюш, – соврал Никита. – Мне надо все это переварить, – а вот это была истинная правда. – Спокойной ночи, любимая, я позвоню тебе завтра.

Ему действительно требовалось время на осмысление. Он чувствовал себя обманутым и одиноким, внутри клокотала злость. Его мир трещал по швам: разногласия с Ольгой по поводу дома, бунт сына, козни матери за его спиной. Никита сделал несколько нервных кругов по гостиной и бегом рванул вверх по лестнице. К третьему этажу скорость пришлось сбавить: сердце колотилось где-то в ушах. Задыхаясь, он вошел в одну из пустых верхних спален и остановился напротив круглых окон. Отсюда, с огромной высоты, сумеречная долина внизу была не видна совсем. Зато в объективах оконных проемов пылало красками вечернее небо.