Коронованный наемник
Шрифт:
Сармагат осекся, хрипло переводя дыхание. А потом снова опустился на пол у кресла:
– Камрин… Я прошу тебя… Уезжай со мной. К балрогам этот лесной угол. Уедем в горы, вместе, вдвоем. Я совершенно не умею говорить о любви и увы, еще хуже умею ее доказывать. Но я научусь. Я знаю, моя любовь так же уродлива, как я сам, и мне неловко даже просить тебя стать… моей женой. Но неважно, как назвать это… Все, чего я хочу от жизни – провести ее остаток с тобой.
Он умолк, сдерживая предательскую дрожь. И на одну короткую минуту понял, что жизнь снова подошла к крутому повороту. И снова, как и в первый раз, этот поворот зависит от кого-то другого, держащего сейчас
– Да.
Сармагат встряхнул головой, словно в лицо плеснули водой. А Камрин сидела, глядя поверх его плеча. Ее лицо было бледно, как у утопленницы, губы дрожали, в сухих глазах застыло знакомое ему выражение неверия, страха и надежды, которое так часто появлялось в них в первые месяцы их мучительного сближения. Потом она сжала губы, унимая их трепет, медленно перевела глаза на орка.
– Да, – шепнула она еще раз, будто чуть тверже ступая на озерный лед.
А Сармагат больше не колебался. Он встал, подхватывая девушку из кресла, и прижал к себе, припадая поцелуем к губам. Даже во снах, даже в самых потайных мечтах и чаяниях он не позволял себе этих грез. Одна мысль о том, как Камрин отшатнется от его клыков и шрамов, обжигала его глухим стыдом и отчаянной болью. Но что за дело до грез тому, кто наяву получил дар от судьбы? Тугхаш не отшатнулась. Она обнимала его горячо и щедро, отвечая на поцелуй с той же безоглядной страстью, с какой прежде бросалась в их бурные столкновения и споры. И орк стискивал ее в объятиях, будто пытаясь вплавить в собственную плоть и никогда более не отпустить от себя.
Они оторвались друг от друга, силясь перевести оборвавшееся дыхание, и Камрин вдруг пробормотала что-то, разражаясь слезами, теми самыми, глупыми, постыдными, которые так старалась сдержать. Ее война закончилась… И она рыдала, захлебываясь слезами, почти чувствуя, как, распадаясь на части, с нее сваливаются облекавшие ее тяжелые доспехи. Сармагат не утешал. Он знал природу этих благостных слез и давал им пролиться. Он лишь тихо перебирал ее каштановые пряди когтистыми пальцами, вдыхал аромат все того же розового масла и молчал, подспудно боясь шевельнуться и разбить бесценный хрусталь этого мига.
Камрин вырвалась из его рук, утирая глаза.
– С самого окончания всего этого кошмара я беспрестанно лью слезы. Мне не на пользу спокойная жизнь, – гнусаво пробормотала она. Глубоко вздохнула, оборачиваясь, ласково провела ладонью по рассеченной шрамом щеке орка.
– Я счастлива. Эру, как я счастлива… – невпопад обронила она.
Сармагат промолчал, снова обнимая ее. А Камрин потянулась к листу, все так же белевшему на столе, смяла его и швырнула в камин.
Они долго еще что-то шептали друг другу, торопясь сказать все, доселе невысказанное, насытиться запретной прежде нежностью. А пламя медленно расправляло желтоватый лист, уже стремительно темнеющий с краев, и неторопливо поедало руны, написанные твердым почерком орочьего вождя:
«Сарн,
Полагаю, что в отсутствие принца отряд на родину поведешь ты. Есть нечто, что тебе следует знать. Не бери от князя обещанной платы. Кристаллы смертельно опасны. Попав в воды лихолесских колодцев, они поселят в королевстве хворь, жертвой коей уже стал Леголас, и спасения от нее не будет. В этом и состоял мой план.
Бросьте все и убирайтесь к балрогам из этой дыры, я никого здесь не трону, пусть Иниваэль успокоится. Когда Тугхаш доставит тебе это письмо, передай ей свиток, ты сам знаешь, о чем я. Если же она не захочет возвращаться – передай свиток Таргису и отпусти его, он все
Прощай.
Сармагат»
– За этим столом не хватает только Йолафа – и общество моих врагов было бы полным, – ухмыльнулся Сармагат, садясь, – Эру, неужели сегодня все будут пить эту кислую дрянь, бросив меня в одиночестве сражаться с целым кувшином?
Таргис, наливавший в этот миг Трандуилу вино, неловко пробормотал:
– Мне этот нектар не по чинам, господин. Я с вами… чего покрепче.
– Я знал, что на тебя можно рассчитывать, – кивнул вождь.
Сегодня за столом в каминном зале действительно было многолюдно.
Трандуил, облаченный в простой охотничий камзол и не надевший к ужину короны, в тот вечер как никогда выглядел настоящим королем эльфийского народа. Его бирюзовые глаза были полны безбрежной отрады, разгладившееся лицо сияло нетленной юностью, лучезарной красой, какой Эру Илуватар наградил своих первых детей в подлинно светлую минуту.
Сидящий по левую руку от него Леголас был сегодня странно молчалив, и, хотя улыбка часто озаряла его лицо, видно было, что его одолевает какая-то потаенная, тревожащая его мысль.
Сарн напротив был безмятежен, но иногда бросал на друга короткий задумчивый взгляд: ему казалось, он понимает, что беспокоит Леголаса.
Камрин же сегодня цвела простым и бесхитростным счастьем. Она, пожалуй, меньше всех всерьез надеялась, что этот вечер придет, не омраченный ни враждой, ни смертями. И она упивалась им, будто нежданным подарком судьбы, сняв все прежние маски. Авантюристка-Тугхаш, самозванка-Эрсилия – все эти личины сейчас были забыты, сброшены вместе с камзолом и охотничьими сапогами, и Камрин была несказанно хороша в струящемся зеленом блио и тонком муслине на каштановых кудрях, светясь чистой и одухотворенной женственностью.
И только Таргису было не по себе за одним столом с вельможами и офицерами, но разве мог не присутствовать за этим ужином он, так много сделавший ради этого вечера?
– Что ж, господа… виноват, и конечно вы, миледи, – Трандуил коснулся рукой груди, словно извиняясь, – на пирах в честь побед принято возносить благодарность Валар. Я же хочу поблагодарить каждого из вас.
Король сделал паузу и посмотрел в глаза Камрин:
– Сударыня, – негромко проговорил он, – но начну я с того, что хочу извиниться перед вами. Я был несправедлив к вам. Я мог не всегда и не во всем понимать вас и ваши методы борьбы. Но мне важно, чтоб вы знали, Леголас рассказал мне, как много вы сделали для моих соплеменников и лично для него. Мне подчас трудно быть непредвзятым. Но поверьте… я умею различить благородство, даже в непривычном мне одеянии, и оценить отвагу, даже не сразу разобрав ее устремлений. Знаю, я едва ли вызываю у вас симпатию. Но я был бы рад, если бы вы не держали на меня обид.
Камрин лишь мягко покачала головой:
– Пустое, милорд. Вы были вправе подозревать меня во многих грехах. А некоторые ваши подозрения и вовсе были совершенно справедливы. Я не таю никаких обид, ваше величество. Напротив, я в свою очередь надеюсь на вашу снисходительность к несовершенству моих… хм… методов.
Трандуил хотел что-то сказать, но промолчал, встречаясь с девушкой прямым взглядом, словно скрепляя сказанное рукопожатием, и снова приложил к груди ладонь.
Повисла недолгая пауза, а потом Сармагат поднял кубок: