Коронованный наемник
Шрифт:
– Что за Моргот?
Это прозвучало так ошеломленно, что эльф вздрогнул и вскинул глаза. Беспощадная схватка продолжалась, но что-то в ней стало иным… Трандуил встряхнул головой, шагая ближе к воде. Костры угасли, и в лунном свете, превращающем воду в зыбкий стеклярус, трудно было разглядеть происходящее. Но глаза эльфов непогрешимы, и король видел, что теперь уже Сарн остервенело рвется из рук Леголаса, а тот удерживает его, словно боясь на миг разомкнуть руки.
Стоящий в воде Йолаф напрягся, вынул стрелу, положил на тетиву и зашел глубже в воду. Видимо, ритуал близился к концу. А Сарн бился в тисках рук друга, яростно пытаясь сбросить оковы. Вот он резко изогнулся всем телом и рванулся вперед, освобождаясь от захвата. Йолаф вскинул
– Не стреляй! – раздался с берега рык Сармагата, но Йолаф и сам видел, что стрелять пока нельзя. А принц и десятник боролись в ледяном хаосе брызг, и видно было, что силы покидают обоих, и оставалось молиться, чтоб их хватило… до чего? Трудно сказать, но Трандуил не искал сейчас формулировок и определений. Он, не глядя под ноги, уже шагал по воде.
А противники в последнем отчаянном усилии заметались у расколотой скалы и вдруг, будто сраженные одной стрелой, рухнули в пенящуюся воду. Секунда… три… пять… двенадцать… Воды Плачущей Хельги равнодушно клокотали на месте, где скрылись проклятый эльфийский принц и его бесстрашный целитель…
Еще мгновение король стоял, будто пораженный громом, а прямо в оцепеневший мозг ворвался рев Сармагата:
– Что-то не так!!! Нужно вытаскивать!!! Йолаф, давай!!!
– Мы с комендантом быстро вас отыскали, источник неглубок, – продолжал Трандуил, распуская шнуровку камизы у самого горла, будто в келье не хватало воздуха, – и вы оба были без сознания. Я плохо помню первые полчаса, царила ужасная суматоха. Гвадал развел новый костер, мы пытались хоть немного отогреть вас. В седельной суме Сарна лежала сухая одежда для тебя, но о себе позаботиться он не подумал. Дыхание у вас обоих восстановилось быстро, но твое беспамятство было благом – оно возвещало о благополучном исходе ритуала. А что же произошло с Сарном, мы понять не могли. Все, что мы знаем по сей день – он жив. Но очнется ли он, и если очнется, то кем, эльфом ли, Рабом Слез, или вовсе пустой оболочкой, утратившей феа – это неизвестно.
Трандуил сдвинул брови, уже по привычке потирая ноющий висок, и прерывисто вздохнул:
– Леголас, что бы ни случилось с Сарном, ты должен знать – это не твоя вина. Это был его собственный выбор, и к последствиям Сарн был готов.
Смертельно бледный Леголас, доселе молча сидевший в кресле, стискивая зубы так, что желваки ходили на челюстях, встал и провел по лицу подрагивающими руками:
– Не моя вина… Готов к последствиям… Как легко ты говоришь это, мой король… Как разумно, взвешено, трезво…
Трандуил вскинул голову и ударил в столешницу кулаком:
– Эру, Леголас, не надо! Я знаю, сейчас я кажусь тебе бездушным монархом, принимающим жертву твоего друга, как нечто само собой разумеющееся! Я сам чувствую это и мне горько это признавать! Но сын… я не могу пока вместить ничего, помимо твоего исцеления! И поверь, меня еще настигнет осознание всего произошедшего!
Король тоже встал, поворачиваясь к камину и переводя сбившееся дыхание. Что он мог объяснить сейчас Леголасу? Какими словами мог поведать ему о тех минутах, когда вытаскивал его на берег, путаясь в намокших полах камзола? Как укладывал сына на плащ Сарна, так и оставленный им на снегу, как отчаянно растирал ледяные ладони, а слова заговора для ускорения тока крови уже теснились на устах, но Гвадал предупредил его не применять к Леголасу эльфийских заклинаний, не убедившись, что недуг покинул его. А сам Гвадал расстилал рядом свой собственный плащ, на который Йолаф тяжело опустил бесчувственное тело десятника. Вспыхнул торопливо сложенный костер, ярко озаряя мокрое лицо принца… Йолаф и Гвадал что-то обсуждали, все повышая тон, когтистая орочья рука сжала плечо Трандуила, но король был глух ко всему и всем, опустошенно, обессиленно сидя на снегу, чувствуя лишь, как растворяется многопудовый камень
– Ваше величество! – пробился голос сквозь звенящий плотный туман в голове, чья-то еще рука настойчиво легла на другое плечо, – вот, извольте отведать.
Прямо в ладони короля оказались холодные бока фляги. Трандуил отхлебнул чего-то, основательно обжегшего горло, и встряхнул головой, возвращая разуму относительную ясность.
– Благодарю, – отозвался он, возвращая флягу, и тут же вскинул голову на коменданта, – как Сарн?
– Жив, – коротко отозвался тот, и от этого односложного ответа на эльфа отчетливо повеяло тревогой. Он торопливо склонился над десятником, отводя с его лица мокрые пряди из растрепавшейся косы… В облике Сарна ничего не изменилось, только многочисленные следы побоев отмечали недавнюю драму под водопадом.
– Он выглядит, будто после обыкновенной битвы, – тихо проговорил король.
– Но эта битва не была обыкновенной, – хмуро отозвался орочий вождь, – и окончилась она не так, как ей надлежало по прежним описаниям. Что-то сошло с обычной дороги. Только знать бы, что именно, на какой ступени и почему? Каков итог ритуала нам сейчас не предугадать, Трандуил. Все, что мы можем сделать – нужно немедленно отвезти обоих в мой штаб, они промерзли до костей. И остается ждать…
– … Ждать, Леголас. Сарна не оставляют ни на миг. Эру милостив, надо надеяться.
Леголас глухо застонал, снова падая в кресло и морщась от боли во всем теле:
– Отец, но что если облик ничего не значит? Что если в теле Сарна очнется не он, а та тварь, что сидела во мне все эти месяцы? Голодная, озлобленная и напуганная? А ведь ты сам говоришь, что откупленный орк – не чета обычному бедолаге, напившемуся не из той лужи. Что же тогда?
Трандуил подошел к креслу, сел на поручень и обнял сына за плечи:
– Этого и боится Гвадал. Леголас, мне так больно отравлять тебе эти минуты… Но и лукавить с тобой я не могу. Если окажется, что Сарна – того, прежнего Сарна – больше нет, то придется довершить миссию Йолафа.
Леголас содрогнулся, будто пронзенный стрелой, и коротко зарычал, как делал совсем недавно.
Но король чуть крепче сжал руки на плечах наследника, словно призывая прислушаться:
– Какое воспоминание было у тебя последним, попытайся подумать!
Леголас нахмурился, покорно сосредотачиваясь.
– Тронный зал нашего замка. Он рушился, будто обваливался куда-то в пустоту, и я падал вместе с обломками, пол сам крошился у меня под ногами. А Сарн оставался там, в том ужасном месте. Я так четко помню, как он смотрел на меня с самого края этого обрыва… Так спокойно и безмятежно, будто сделал самое важное дело в жизни и теперь ему нечего бояться. А меня уносило прочь… Моргот, теперь я понимаю, о чем ты говорил тогда. «Ничего, кроме «прости», не будет приходить на ум, и последний взгляд покинутого тобой друга будет сниться тебе веками…»
Леголас осекся, быстро и хрипло дыша. А потом добавил:
– Я пытался схватить его за руку… Кажется, мне даже удалось. А Сарн становился другим, так быстро и страшно преображался, будто его лицо было маской из тающего воска, из-под которой проступало другое… Я не помню, какое оно было. Помню лишь, как он вырывался, рычал, и его глаза были совсем чужими, незнакомыми и злобными… Эру, какими злобными!.. Он смотрел на меня с такой ненавистью… Ненавистью обреченного к уцелевшему. Орки, которых я, бывало, добивал после боев, смотрели точно так же. Последнее, что я помню – его рука в моей. Холодная, словно неживая. И я пытаюсь не выпустить ее, и мне кажется, что если все же выпущу – случится что-то совершенно непоправимое. А потом когти впиваются в запястье и скользят, продирая царапины… Чертовски больно… Я так и не знаю, выпустил ли я его руку…