Коронованный наемник
Шрифт:
Посадив женщину на коня, он вздернул Йена с земли за ворот и молча, предостерегающе показал ему кинжал.
Они достигли Тон-Гарта уже в темноте. Пленника увела охрана, Мод же еще долго и бессвязно благодарила Леголаса, всхлипывая и утирая глаза рукавами.
… Спать совершенно не хотелось, несмотря на усталость. Удобно умостясь за накрытым лакеем столом в своих покоях, эльф блаженно потер нывшие кисти рук и принялся за позднюю трапезу. Впервые за долгое время ему казалось, что день прошел не зря.
====== Глава 12. Позорное
Тугхаш сидел у очага, бездумно глядя в его багровое, жаркое нутро. Кольчуга была тяжелой, как груда камней, ее мелкие кольца разогрелись у огня так, что даже сквозь камизу жгли кожу, но юноша сидел, не двигаясь, словно не находил сил подняться с вытертой косматой шкуры.
Поленья затрещали, захлебнувшись сквозняком из открывшейся двери, сзади раздались шаги, и когтистая рука легла Тугхашу на плечо.
– Я не знал, вернешься ли ты, – негромко проговорил Сармагат. Юноша не обернулся, лишь ниже опуская голову.
– Я не могу не вернуться. Куда еще мне идти, если не сюда…
Пальцы орка ободряюще сжались на кольчужном плетении, а Тугхаш вдруг вскинул голову, обращая к собеседнику покрасневшие, словно от долгой бессонницы, глаза:
– Прости меня, Сармагат. Прости за все нелепости, сказанные тогда. Это было ребячливо и недостойно, а ведь ты снова оказался прав. Ты всегда оказываешься прав, мне пора признать это и привыкнуть не спорить с тобой, чтоб потом не мучиться от стыда, надерзив тебе.
Орк нахмурился, выпуская плечо юноши, и с неожиданной для своей могучей стати легкостью опустился рядом с Тугхашем на пол:
– Рассказывай, что стряслось. Не люблю я этих твоих самобичеваний, завсегда от них бедой сквозит.
Тугхаш сдвинул брови, снова устремляя глаза в очаг, но Сармагат терпеливо ждал, когда тот подберет слова.
– Вон как оно вышло, друг мой, – проговорил, наконец, Тугхаш, – вечно я разобижусь – а потом… Селяне-то и правда, скотами оказались, даром только было запал тратить.
Орк молча слушал, только непонятное выражение гнездилось на дне глубоко посаженных глаз. А юноша продолжал:
– В Тон-Гарте новости. Принц эльфийский Раба Слез живым изловил и в столицу привез. А Раб-то… поддельный оказался. Притворщик простой, а вовсе не хворый. Эльф его сурово в оборот взял, допрашивал три дня подряд, а потом своих Дивных пятерых снарядил, облаву в лесу устроил, да еще нескольких прижал, и все лгунами оказались. Ну, чего молчишь? Али не занятно?
Сармагат молчал. А потом пробормотал какое-то бранное слово, отворачиваясь. Тугхаш, непонимающе глядя в безобразное орочье лицо, открыл, было, рот, но тут же замер, потрясенный догадкой:
– Ты знал… Сармагат, ты знал! Ты все это время знал, что среди Рабов Слез полно мошенников! – голос воина набирал силу, позванивая гневными нотами, – да не молчи же, ответь! Почему ты никогда, ни словом не обмолвился мне, хоть и видел, как я терзаюсь?!
Юноша кричал, уже не сдерживаясь. Потом взметнулся
– Конечно, я знал, Тугхаш. Как мог я не знать? Ведь Таргис следит за Рабами Слез, отлавливает тех, что начали обращаться. Он давно уж доложил мне, что из каждых десяти Рабов шестеро ряженых.
Тугхаш тяжело дышал, порываясь что-то сказать, а потом разжал руки, почти оттолкнув орка.
– Зачем было меня дурачить? Что за отраду ты искал, глядя, как я не нахожу себе места, как умоляю тебя остановить эпидемию?
Но Сармагат поднялся на ноги, хмуро глядя на юношу:
– Успокойся. Мне жаль, что тебе пришлось узнать о гнусностях крестьян, которых ты так пытаешься защитить. Я не хотел этого, поверь, и в прошлый наш разговор в гневе сказал многое, о чем потом пожалел.
Тугхаш осел на пол, звякнув кольчугой, и ударил кулаком в расстеленную шкуру.
– Неужели ты видишь во мне лишь слабость, сантименты и трусость? Почему всегда и от всего пытаешься оградить? Почему отказываешь хоть в малой толике уважения?
Орк гулко вздохнул, проводя ладонью по рваному шраму, рассекающему щеку и подбородок:
– Прекрати эту сцену, Тугхаш, она не к лицу тебе. Я никогда не упрекал тебя в трусости, ни словом, ни помыслом. Только не тебя. И слабость – не твой порок. Немногие нашли бы в себе силу и отвагу жить той жизнью, на которую я обрек тебя… Если ты хоть на миг отбросишь гнев и задумаешься, ты поймешь… Я не мог быть прям с тобой, и не слабость тому причиной. Посуди, не все ирин-таурцы дурны. Не все они предатели, не все среди них трусы. Но юношеское твое упрямство застит тебе здравый смысл. Я предвидел это, а потому молчал, ведь тебе еще жить среди этих людей.
В зале повисла плотная, густая, вязкая тишина. Тугхаш, только что пылавший негодованием, ошеломленно смотрел перед собой, бессмысленно водя ладонью по шкуре. Вздрогнул, как от холода, поднял к Сармагату белое, словно известковая скала, лицо:
– Что? – переспросил он непонимающе, – почему мне… среди них… а как же?..
– Я давно уже говорил тебе, друг мой. Окончив мое… дело, я покину этот остомелькоревший мне край.
– Я помню, – Тугхаш облизнул пересохшие губы, – но… а я? Разве ты не возьмешь меня с собой?
Орк снова опустился рядом с юношей на пол, глядя ему в глаза, хотя мучительно хотелось отвернуться от полного замешательства, беспомощного взгляда:
– У тебя другая судьба, Тугхаш. Моя жизнь давно свелась к неизбывной, неистовой жажде мести. Я немолод, мне поздно искать ей другие цели и пути. То ли дело ты? У тебя впереди целый мир. Молодость, счастье… в конце концов, ты сможешь занять подобающее тебе положение среди людей, завести семью.
– Нет, нет, Сармагат, погоди… – забормотал юноша, – какая, к балрогам, молодость, какой мир? Зачем?