Коронованный наемник

Serpent

– У меня к вам непростой разговор, милорд. Я провел в Ирин-Тауре месяц и почти не продвинулся в своих поисках. Однако сейчас мне удалось разговорить ваших подданных, и у меня появилось несколько важных вопросов к вам.

Иниваэль уже знакомым принцу жестом потянулся свести на груди плащ, но лишь беспомощно провел рукой по кафтану:

– Я слушаю вас, друг мой.

Голос князя был учтив и безжизненен.

Секунду помолчав, Леголас подался вперед:

– Скажите, ваше сиятельство, откуда население Тон-Гарта берет питьевую воду?

В лице князя ничего не дрогнуло, он так же спокойно ответил:

– Из Бервировых источников. Вся столица вот уже много веков снабжается их водами. Это весьма удобно еще и потому, что в случае осады

враг не может оставить нас без питьевой воды. Пещеры Бервира не имеют доступа снаружи.

– Откуда столица снабжается продовольствием?

– Из деревень. Крестьяне обложены податями и уплачивают столице определенную долю скота, дичи, зерна и прочих продуктов. В последнее время, правда, в силу известных вам прискорбных событий, сбор податей был сложен. Обрабатывать поля и разводить скот стало опасно. Мне приходилось применять подчас суровые методы убеждения, опасаясь бунта в голодающем войске… как видите, все оказалось напрасно.

Леголас смолк на миг, словно что-то обдумывая, но вскоре продолжил:

– А кто большей частью живет в Тон-Гарте, помимо княжеской семьи и двора?

– Гарнизон и ремесленники, – пояснил Иниваэль, – крестьяне фактически кормят солдат. Как вы сами видели, я не держу пышного двора, помимо меня и дочери в замке всего пятьдесят три человека, включая охрану. Гарнизон же в лучшие времена был велик, а потому подати были вымерены с крайним тщанием, ведь селяне должны быть в состоянии их платить без ущерба для своего хозяйства. Восемь раз в год в Ирин-Тауре проходили большие ярмарки, где крестьяне и столичные ремесленники вели меж собой торговлю, она часто была обменной. Княжество небогато, но нам всегда хватало наших ресурсов, пока не разразился этот хаос. Кроме того, как я уже упоминал, орки до последнего времени были заинтересованы в добрососедских отношениях и нередко подкрепляли их кое-какими ценными подарками.

Эльф глубоко и пристально вгляделся в серые глаза князя:

– Милорд, в первые дни после моего приезда я обещал вам найти причину ваших бед. Но все, что мне удается выяснить, лишь порождает новые вопросы. Итак, корень необузданной кровожадности некоторых ваших подданных – суть болезнь, неизвестная мне, но страшно преображающая как души, так и тела… – Леголас развернул сложенный лист, что держал в руках, и вдруг умолк. А затем, еще не вдумавшись, правильно ли поступает, подчинившись порыву, спросил, – ответьте начистоту, князь, вы ведь знали об этой хвори. Вы не могли не знать.

Леголас понимал, что должен сейчас неистовствовать, требуя от Иниваэля объяснений, но во взгляде старого князя вдруг разверзлась пустая бездонная пропасть, и лицо его на миг показалось принцу лицом мертвеца. Потрясенный этим безмолвным, леденящим отчаянием, эльф невольно наклонился вперед и коснулся пальцами холодной княжеской руки, вздрогнувшей от прикосновения.

А Иниваэль поднял на Леголаса застывшие глаза и ровно проговорил:

– Конечно, я знал, друг мой.

Эльф не позволил себе поддаться гневу, ядовитой пеной вскипевшему где-то на дне разума:

– Однако вы просили от моего отца несколько иной помощи, ваше сиятельство, – негромко отчеканил он, – вам был потребен отряд для обороны от орков… Лихолесье откликнулось на ваш зов, князь, и что же? Вместо противника, к войне с которым мы были готовы, мы оказались перед неизвестным врагом, что прячется за спину скрытного сюзерена. Или же мне стоит сказать… лживого?

Но Иниваэль не опустил глаз. Прямо глядя на Леголаса, он с усилием выпрямил спину:

– Да, я солгал, ваше высочество. Но я уже говорил вам, что готов к бремени своего позора, – несмотря на самоуничижительные слова, в голосе князя звякнула сталь, и эльф вдруг почувствовал, что прежде этот человек был силен духом, – я знаю вашего батюшку, принц. Весьма недурно знаю. Король Трандуил не из тех, кто ради одного рыцарского порыва примет сделку сорта «спасите меня от неведомого зла, а я, ежели доживу, постараюсь в долгу не остаться». Нет, такое

письмо оказалось бы в камине уже на третьей строке, друг мой. Посмотрите вокруг, принц. Еще полгода назад Ирин-Таур был сильным княжеством отважных и сплоченных людей, возглавляемых почитаемым монархом. А сегодня… Столица без гарнизона с никчемным князьком, разоренные деревни, деморализованные люди, боящиеся друг друга, неведомая болезнь, от которой нет спасения. И это с прошлой весны. Да, мы знали о хвори и прежде, но это была очень редкая беда, а ирин-таурцы не привыкли бояться одного удара молнии за час грозы. Княжеству грозила гибель. И потому я пошел на ложь, и ложью своей добился вашего прибытия. И теперь нет пергаментов и печатей, есть лишь вы и я. И я вновь прошу вас, найдите моего врага. Потому что и хворь, что косит мой несчастный народ, его рук дело. Взамен же вы получите столько бервировых кристаллов, сколько пожелаете увезти, и Лихолесье навсегда станет для орков запретным королевством. Не будет войны против Темного народа, в которой Лихолесье потерпит поражение. Если же вы пожелаете… лично вы, принц… я отрекусь от престола и провозглашу новым князем вас. Я не достоин своего титула и безропотно передам его в более умелые руки.

Леголас смотрел, как князь уверенно и спокойно произносит эти немыслимые слова мертвенно-серыми губами. Иниваэль не подыскивал фраз, не запинался. Он знал, что говорил, он был уверен в каждом слове, наверняка не раз продуманном и выбранном с ювелирной точностью поставившего на себе крест человека. И эльф медленно кивнул:

– Я найду его, милорд. Не сулите мне престол Ирин-Таура, мне не нужна ваша власть. Вы обещали плату моему отцу – и потому я приму ее. Мне же нужен покой в княжестве, что граничит с моим домом, только и всего. Однако ответьте мне, раз уж вы знаете, что у напасти, терзающей ваших подданных, есть виновник. Что порождает этот страшный недуг?

Иниваэль устало покачал головой:

– Этого я не знаю, принц, увы. Если б я знал, быть может, многое было бы иначе…

Глаза князя потухли, и эльф понял, что этот измученный человек ничего более ему не скажет. Встав с кресла, Леголас поклонился. Уже подходя к двери, он обернулся к Иниваэлю:

– Я прожил почти три тысячи лет, милорд. Это немного, но я успел узнать немало важных истин. И одна из них научила меня, что ничего в мире не берется из пустоты и ничто в пустоту не уходит. Если есть телесная болезнь – у нее есть телесная причина, и о ней хоть кто-нибудь, но непременно знает. А еще – она хоть как-то, но непременно излечивается.

Дверь закрылась за лихолесцем, а князь протянул руки к камину – они вечно зябли, и огонь уже давно не отогревал их.

– Вы правы, принц, – вполголоса пробормотал он, – любая болезнь излечима. Но, увы, порой лечение запаздывает.

…Стремительно шагая по коридору, Леголас вдруг ощутил в руке смятый лист, забытый им во время непростой беседы. Остановившись под факелом, он вновь развернул его. Что ж, кое-что все же прояснилось…

На желтоватом листе, испещренном зачеркнутыми строками, машинально нарисованными в раздумьях листьями, конскими головами и ничего не значащими узорами, были выписаны в колонку названия двадцати семи деревень. Против каждого из них значилось число жителей, пострадавших от эпидемии. В одних болезнь бушевала, словно разъяренный бык, в других задела лишь немногих. И лишь в Тон-Гарте, самом большом и оживленном поселении Ирин-Таура, не приключилось ни одного недужного. Ни единого…

Холодное, уже совсем зимнее солнце тусклым слепым кругом угадывалось сквозь сизую пелену облаков. Гнедой жеребец Леголаса вскачь несся вперед по тропе, вспугивая куропаток и неприметных серых лисиц, бесшумно скрывавшихся в кустарнике. Облетевшая листва, мешаясь с подгнившими сосновыми иглами, выстилала тропу волглым ковром, превращавшим топот копыт в глухой перестук. Птичьи голоса и гортанный хор разноголосого кваканья предостерегали, что слева, за стеной мокрых стволов скрывается болото.