Коронованный наемник
Шрифт:
…Они давно говорили о другом. Но каждый раз, возвращаясь мыслями к своим тревогам и планам, Леголас чувствовал не отпускающее, непреходящее подозрение, что он в западне…
Сармагат стремительно шагал по коридору. Эти извилистые ходы всегда казались ему излишне длинными, словно крысиные норы, но в такие минуты они и вовсе становились бесконечными. Толкнув дверь зала, он торопливо огляделся и неслышно перевел дыхание. У камина стоял юноша в легкой кольчуге, коиф из мелких колец покрывал задумчиво склоненную голову.
– Тугхаш! – Сармагат захлопнул дверь за спиной, а юноша обернулся, просияв улыбкой.
– Я ждал тебя раньше, – орк стремительно подошел к визитеру, сорвал с плеч Тугхаша темный плащ и пристально оглядел доспехи, – напал
– Все ладно, не тревожься, – мягко ответил воин, – только вести у меня недобрые, Сармагат, и разговор нелегкий.
Орк нахмурился, вглядываясь в лицо Тугхаша, словно пытаясь углядеть в его глазах нечто, что тот пытался скрыть. Затем слегка подтолкнул к креслу:
– Садись, рассказывай. Я добрых вестей ждать давно зарекся.
Тугхаш вздохнул. Потом подошел к столу, на котором стоял глиняный кувшин, плеснул из него в кубок, но Сармагат грубовато вынул его из пальцев гостя:
– Не пей эту отраву, крепка больно.
Однако Тугхаш лишь пожал плечами и наполнил другой кубок:
– А я того и хочу.
– Чего упрямишься, али разозлить хочешь? – орк прищурился, но юноша отхлебнул из кубка и спокойно повернулся к Сармагату.
– Нет. Для храбрости хмель потребен. Выслушай, прошу, да не ярись попусту…
Орк осушил отобранный у Тугхаша кубок и скрестил на могучей груди когтистые руки:
– Слушаю, что за печаль приключилась? – проворчал он, сдвигая брови.
– Совсем в княжестве беда, Сармагат, – проговорил воин, сжимая ножку кубка так, что несколько темных капель расплескались по полу, распространив по залу крепкий запах алкоголя, – Рабов Слез все больше делается. Не пойму, то ли совсем Плачущая Хельга рассвирепела, то ли уж новые какие причины нашлись.
Орк слегка склонил голову:
– И это вся беда? Что крестьяне хворают? А мне-то что за дело до того? – вкрадчиво и холодно вопросил он.
Тугхаш вскинул голову, но отвел глаза под пристальным взглядом Сармагата:
– Но то ж люди… Они-то перед тобой чем провинились?
Орк пожал плечами:
– Да ничем. Только не пойму, какого ты ответа ждешь. Я не повинен в этой хвори, Тугхаш. До людей мне дела нет. Так отчего я должен вмешиваться?
– Потому что ты… ты…
– Я тот, кто я есть, – отсек Сармагат, – это люди вечно стремятся объять все, что померещится им с похмелья или с чужих россказней. У меня же свои заботы. Еще один Раб Слез – что ж, еще один будущий воин. И не моя вина, что люди бегают на поклон к Плачущей Хельге. А ведь я был уверен, что первых же десяти Рабов хватит, чтоб люди навсегда забыли к ней дорогу. Если же люди столь глупы – кто я такой, чтоб учить их уму-разуму?..
– Ты Сармагат! – юноша взвился с кресла, лицо его раскраснелось, глаза заблестели, – ты мудрее и сильнее, так направь хоть малую часть своих сил на благо!
– Какое, к Мелькору, благо, Тугхаш! – заревел орк, – я многое готов сделать по твоей просьбе, но не впутывай меня в жалкие жизни безмозглых скотов!
– Скотов? – воин тяжело дышал, из-под коифа стекали капли пота, – ты не смеешь, Сармагат! Только не ты, не ты, который держал в руках мою жизнь, а теперь держишь и душу!
Несколько секунд юноша ловил воздух ртом, словно ища нужные слова, а потом грубо и отчаянно выругался, развернулся и бегом бросился из зала.
– Тугхаш! – несся вслед рык орка, – Тугхаш, погоди!
Эхо разнеслось по извилистым коридорам, слишком длинным, чтоб донести обратное эхо удаляющегося стука копыт.
====== Глава 11. О безумцах отчаянных и безумцах фальшивых ======
Корона осталась в запертом сундуке, вместе с затканным серебром камзолом, перчатками тонкой выделки и прочими красотами, радующими глаз, но мало удобными для серьезного дела.
Старинные ворота Тон-Гарта с надсадным скрежетом захлопнулись позади Леголаса, эльф накинул на голову капюшон простого охотничьего плаща и вскочил на коня. Утренний лес, стеклянно-хрупкий в глянце ночного инея, безропотно объял Леголаса своей рассветной тишиной, и принц направил скакуна в обратном направлении, той же дорогой, какой привел отряд в столицу лесного княжества. Ему предстояло рискованное
Три последних дня песком осыпались меж пальцев, оставив полные пригоршни домыслов, клеветы, сплетен и догадок. За эти дни к Леголасу наведались из фортов двенадцать гонцов: остаться без защиты эльфов ирин-таурцы не решились, а потому уже в первый день ультиматума к десятникам потянулись визитеры. Хмуро, неохотно, поминутно взывая к Эру, Валар и прочим покровителям, нервно комкая в руках шляпы и шейные платки, крестьяне заводили рассказы… Они были полны суеверного вздора, нашпигованы поверьями и приметами. В них хватало хвастовства, а также явной лжи. Но в горе породы всегда можно отыскать хоть несколько крупиц золота. Леголас, словно алчный старатель, окунулся в мутную реку сведений. Неутомимо просеивая донесения, сравнивая, обдумывая, выискивая закономерности, он все же нащупал зыбкие очертания первых догадок. Итак, в основном странный недуг поражал мужчин, молодых, полных сил и здоровых. Как правило, это были охотники, дровосеки, рыболовы, и прочий люд, чей повседневный труд каждый день уводил их из деревни. Среди хворых не нашлось ни одного ребенка, так же болезнь не коснулась тех, кто был убог здравием – калек или слепых, и почти не затронула людей самых преклонных лет. Из всего этого Леголас заключил, что источник болезни гнездился не в человеческом теле, как это бывает с некоторыми людскими хворями, вроде чахотки или подагры. Болезнь подстерегала людей в лесу, в этом эльф уже не сомневался. Но что вызывало ее? Леголас, сам большую часть жизни проведший в лесу, превосходно знал о существовании вредоносных паразитов, ядовитых растений и прочих опасностей, что грозят в чаще невежественному путнику. Но ему казалось нелепым предположение, что некий клещ или орех могут стать причиной столь чудовищных изменений в природе живого существа. Он уже знал, что укусы самих недужных не были причиной заражения – большинство больных были совершенно невредимы. Видимо, хворь эта вовсе не передавалась между людей. Так где же зерно беды? В пище? Но все крестьяне ели одни и те же лесные плоды, дичь и рыбу. Вода? Но мало ли веков обитатели княжества рыли на своей земле колодцы и пили из рек? Однако эти вопросы порождали множество других. Крестьяне клялись, что не видели оборотней до столкновения на просеке, и в Ирин-Тауре вообще не знали, как продолжается болезнь после того, как обезумевший недужный уходил в лес. Люди пропадали не раз, и в лесу нередко находили растерзанные трупы, но княжество во все времена было населено варгами, и нападения хищников никогда не были из ряда вон выходящим событием. Так куда же деваются больные? Почему лишь несколько оборотней показались на глаза? Где они ищут убежища? Ведь судя по количеству пораженных недугом, оборотней должно быть немало… И почему существа эти почти неуязвимы для оружия?
Неважно… Все это было неважно… Лишь найти причину болезни, и тогда все вопросы обретут ответы сами собой.
…Вечер третьего дня застиг Леголаса в его покоях. На столе лежали кипы донесений, неисчислимые бумаги, исписанные самим принцем в поисках истины, сломанные перья. Бугристые наплывы воска там и сям топорщились на столе, двурогий шандал, будто зимний фонтан, был покрыт восковыми сосульками. Напротив принца лежал исчерканный лист, на котором виднелись колонки названий и цифр. «Тон-Гарт» – крупно значилось в конце списка, и напротив названия был размашисто выведен знак вопроса.
Откинувшись на спинку кресла, эльф потер уставшие глаза, а затем встал, расправляя нывшие от долгого сидения плечи. Несколько секунд он стоял у кресла, машинально пересчитывая пальцами в чернильных пятнах медные гвоздики на обивке спинки, потом подхватил лист со стола, сорвал с поручня кресла камзол и вышел из комнаты, на ходу натягивая его поверх основательно измятой туники. Ему нужно было поговорить с князем.
Иниваэль принял лихолесца незамедлительно. В жарко натопленных покоях князя было светло от множества факелов, и яркий этот свет не скрывал нездоровую желтизну княжеского лица. Поклонившись, Леголас опустился в предложенное кресло и начал: