Короткое время бородатых
Шрифт:
– Я вот он, - вылез из сушилки Славик. Лицо его и руки, и одежда были черны от сажи, а волосы длинными прядями разметались по лицу.
– Вот тебе и песня и пляска, - устало покачивая головой, проговорил командир. - Вот тебе...
– Да я же лишь на минуту отошел, ребята, - потерянно развел руками Славик. - Я же на минуту. А потом тушил. Вон руки обжег, посмотрите. И брови, аж глазам больно, - монотонно бормотал он, и растерянный взгляд его перебегал от одного к другому.
– А в чем завтра на работу
Славик шагнул к столовой и очутился в желтой полосе света. Стало видно, как дрожат его подбородок и руки, протянутые неловко вперед, черные от грязи и сажи; и говорил он вовсе не то, что следовало бы говорить:
– Вот смотрите... руки обгорели... и брюки сгорели... не верите? чувствовалось, что из последних сил ворочает он неловким, костенеющим языком. - Телогрейку мою возьмите. У кого сгорели, возьмите. И сапоги... У меня кеды есть.
А из сбитой, черной, стоящей в тени толпы неслось угрюмое:
– Всех не оденешь, паря!
– Пригодится еще телогреечка, в вагоне подстилать.
– Чего с ним разговаривать...
– И правда, пошли спать!
Черная толпа дрогнула, заколыхалась, засветилась редкими огоньками сигарет и струйками потекла к вагончикам.
Лишь Славик стоял, все так же вытянув руки. Потом он опустил их, потоптался, пошел было к вагончику, но, сделав два-три шага, не более, вернулся; к столовой шагнул, где стояли ребята и лежала грязная куча одежды, но и туда не дошел. Как-то косо, по-слепому, он свернул в сторону и зашлепал по лужам в темноту.
За ним никто не пошел. Андрей было двинулся следом, но вдруг показалось ему, что ребята разом повернули к нему головы и глядели молча, осуждающе. И ноги прилипли к земле. Но ненадолго. Шумный всплеск лужи из темноты толкнул Андрея с места. Он догнал Славика, остановил его криком.
– Слава! Ты куда?!
Славик, повернувшись к Андрею, почти упал ему на плечо и задышал в лицо срывающимся всхлипом:
– Как же это... Что же теперь... Что же делать, Андрюха?
Андрей молчал. Он не знал, чем можно успокоить друга, потому что еще стоял в глазах черный грязный ворох одежды, тот, что лежал возле столовой. И в голове мешались сочувствие к Славику, жалость к нему и злость.
– Пойдем домой. Пойдем. Что сейчас сделаешь?!
Славик шел послушно до самой комнаты, но у двери он вдруг отстранил Андрея, остановился в коридоре, откуда видны были сушилка и столовая, и ребята, что возились у кучи грязной одежды.
– Ты иди, Андрей, спи, - сказал Славик, - я не пойду. - Иди, иди. Я сам, - недовольно передернул он плечами, увидев, что Андрей не уходит. - Я, может, еще помогу им... Дров наколоть. Растопить печь, - и спрыгнул на землю.
Подошли Григорий и Володя.
– Много погорело? - спросил Андрей.
– Сейчас разве поймешь?!
–
– Откуда я знаю... А где же Славик?
– Переживает, - ехидно протянул Володя. - Допрыгалась деточка. Все ха-ха да хи-хи.
– Он у кухни. Может, привести его? - предложил Андрей.
– Давай, - ответил Григорий. - Пойди. Поуспокаивай. Дескать, это ничего, ерунда... Подумаешь, пол-отряда оставил раздетым. Пойди.
Андрей не пошел, но лежал в темноте, не закрывая глаз, и думал о Славике. Жалко было. Не со зла ведь так получилось, от безалаберности. А сейчас-то каково ему...
С другой стороны, и Григорий прав. Со зла не со зла, а отряд раздет. И виноват в этом Славка. Не зря ведь дежурных в сушилку назначили. Понимали, что может случиться такое. А Славик и вправду все хи-хи да ха-ха. Прогонят, наверное, его из отряда, не простят ни за что.
Утром, проснувшись, Андрей увидел Славика. Тот спал, и лицо его было замурзанным, серым. Андрей хотел разбудить, да передумал: "Пусть спит. Наверное, всю ночь мыкался".
Часам к двенадцати появился на стройплощадке Славик. Ребята его издали увидали, опустили топоры и молча смотрели, как он шел, глядя себе под ноги. А когда разом смолкли топоры, Славик тишину эту сразу почуял, коротко взглянул на ребят.
– Мне приказано тебя к работе не допускать, - сообщил Володя. Будет штаб. И все решит.
Славик выстроил на лице некое подобие понимающей улыбки и глаза сощурил узко, так, что веер морщинок разбежался к вискам. Руки его суетливо прошлись по одежде, охлопывая карманы.
– Ладно, бугор, ладно... Все ясно, - проговорил он и, повернувшись, пошел назад к лагерю.
Андрей догнал Славика.
– Ну, чего ты, - ухватив его за плечо, сказал он. - Мы ведь понимаем, что это нечаянно все получилось.
Славик взглянул на сапоги Андрея. Правый сапог сбоку до самой головки обуглился и дышал на ладан. Местами из него выглядывала портянка. И на телогрейку взглянул, обгоревшие полы которой были обрезаны и подшиты на скорую руку.
Резко повернувшись, он сбросил руку Андрея с плеча и пошел.
Андрей вернулся на стройплощадку.
Снова заколготили топоры, снова началась работа. К вечеру подгоревшее голенище все-таки не выдержало, расползлось, и нога Андрея до самой щиколотки оказалась снаружи. Оторвав от портянки две ленты, он кое-как перевязал сапог и ковылял осторожно.
Настроение было поганое. А тут еще Володя бурчал и на работе, и дома. В вагончике он кинул в угол раскисшие синие тапочки и сказал громко:
– Так пару дней поработаешь и загнешься.
Славик, находясь в комнате, должен был услышать эти слова. И потому Андрей разозлился.