Корректировка 2
Шрифт:
Шелепин к этому времени был уже сломлен и потерял волю к борьбе, а Андропов, напротив, пока не являлся самостоятельной фигурой. По этой причине, ни тот ни другой меня не интересуют. Остальные члены Политбюро тем более. После неудачной попытки сместить генсека, Полянский и Мазуров потеряли всякое влияние. Они еще долго ходили на заседания Политбюро, но жизнь уже текла мимо них. «Нацмены»: Рашидов, Кунаев и Щербицкий — брежневские подпевалы. Все остальные глубоко вторичны, за исключением Федора Кулакова. На него, как говорили, возлагались большие надежды, но он их не оправдал и, как известно, плохо кончил. Или его кончили.
Остается
Последняя влиятельная фигура. Его интерес направлен прежде всего на поиски возможных научных путей в решении экономических проблем.
Все, кто работал с Косыгиным, отмечают его склонность к многократному взвешиванию каждого решения — наедине с блокнотом, в кулуарах Совмина, на консультациях со специалистами… В кругу директоров, главных инженеров и экономистов Косыгин чувствовал себя как рыба в воде. Он был их лидером.
Знающий экономист, прекрасный финансист, он как политик был слабее, старался не ввязываться в дискуссии по чисто политическим вопросам.Он не стремился к неформальным, дружеским отношениям с другими партийными вождями, не любил подковерных политических игр, поэтому многие отмечали, что Косыгин был «белой вороной» в Политбюро.
Тем не менее, лидеры дополняли друг друга, и поначалу неплохо уживались. Достаточно сказать, что Брежнев и Косыгин были на «ты», что непозволительно было для других. Кроме Косыгина, так обращался к Генсеку еще только Подгорный, остальные — на «вы».
Связка Брежнева и Косыгина успешно проработала до начала семидесятых.Сделала для страны много полезного.
Ощутимое похолодание их отношений началось в 1973-м, когда к старому стилю руководства добавилась новая особенность — резко возросла роль аппарата ЦК, помощников и референтов, они уже вершили и решали многие дела, получили полномочия чуть ли не на уровне секретарей ЦК. Большинство из них все чаще склонялось к угодничеству перед первым лицом в государстве, потакая его слабостям и тщеславию, создавая этакий «малый культ личности» генсека, а тот в связи с быстро ухудшающимися состоянием здоровья и когнитивных функций становился всё более подозрительным и одновременно падким на лесть.
Политические позиции Косыгина стали резко ослабевать, он становился всё более зависим от ЦК и уже не мог действовать сообразно собственной стратегии.
Постепенно его оттеснили от внешнеполитической деятельности, которой он активно занимался в 60-е. Брежнев все чаще противопоставлял партию правительству, аппарат ЦК — Совету Министров, роль правительства последовательно принижалась. Уже в начале 70-х годов Совет Министров, правительственные органы стали постепенно отстранять от внешней политики. Все, что было сделано, предавалось забвению. Министр иностранных дел почти перестал присутствовать на заседаниях Совмина, все вопросы решались на Старой площади. Не только внешнеполитические, но и многие другие вопросы перекочевали в ЦК. Министрам все чаще предписывалось «согласовывать» государственные вопросы с некомпетентными в данном деле членами Политбюро. Это вызывало серьезное недовольство Косыгина, вообще с раздражением относившегося к партийной иерархии, но сделать с этим он уже ничего не мог.
Когда осенью 73-го Косыгин приехал на встречу с Садатом в Каир, по свидетельству людей, знавших его раньше, это был уже другой человек. За три года он очень изменился. Сдал. Постарел. Стал плохо слышать. Взгляд потух…
Глава 22
Черт!
— Найдут и убьют! — безапелляционно возразила Ева. — По крайней мере, спокойно работать точно не дадут. Жди.
— Да сколько ждать-то?
— Сколько надо, столько и жди!
И я ждал.
Так прошел август.
Иногда, чтоб развеяться, а при случае и познакомиться с какой-нибудь курортницей, я ходил в ресторан при портовой гостинице «Амра». Ужинал, потом пересаживался к стойке бара, заказывал коктейль — смотрел на танцующую публику выбирая себе подружку.
Мы даже сдружились с барменом, его звали Семен, на почве интереса к женскому полу.
К стойке бара постоянно подсаживались женщины, вульгарно изукрашенные польской косметикой и дешевыми украшениями, привлеченные мужественным обликом бармена, и скучающим мной. Все эти Маруси из Магадана и Клавы с Камчатки проводили отпуск без мужей и жаждали приключений. Бармен снисходительно назначал им свидания. Я вежливо отнекивался — не впечатляли.
Симпатичных девчонок тоже хватало, но все они были с кавалерами — усатыми кавказцами.
Так, раз за разом, я оставался одинок.
Впрочем, не очень-то и хотелось.
Дело в том, что Ева теперь всегда была со мной. Подержавшись за меня той ночью в разгромленной ванне (установив тактильный контакт), теперь она чувствовала мои мысли и могла залезать ко мне в голову, как к себе домой. Вернее, не так — своим постоянным присутствием она мне не досаждала, но стоило о ней вспомнить, тут же появлялась, так же как Кир в виде голоса в голове и деликатно спрашивала: хочу ли я её видеть? Только тогда фея визуализировалась или даже воплощалась физически.
Это, конечно, улучшало наше взаимодействие, выводило его на новый качественный уровень, но и напрягало, особенно поначалу. Неприятно, когда, кто-то знает о твоих желаниях. Пусть даже этот «кто-то» непойми что из себя представляет, но выглядит-то, как красивая девушка. Ева успокаивала меня, говоря, что поставила блок и знает лишь то, что касается лично её. На это я засмеялся и спросил: а если я мысленно захочу лично её трахнуть, она об этом узнает? Фея совершенно серьезно сообщила, что — нет, мол, её надо как обычную человеческую женщину об этом попросить, тогда обещала подумать.
Тоже мне, человеческая женщина! Подумает она!
Ева обиделась и сказала, что никакая женщина с ней не сравнится, а после исчезла и не отзывалась целый день. Но я-то знаю — придуривалась — если бы что-то серьезное, мигом бы примчалась!
Хм… может, правда, попробовать?
Сегодня был обычный вечер.
Пьяные люди отплясывали между столиками и эстрадой, где сидели музыканты зловещего вида. Лысый, с медной мордой аккордеонист выглядывал из-за своего инструмента, как убийца из-за угла. Длинноволосый старик-пианист в шляпе и с крючковатым носом походил на Фредди Крюгера. Время от времени он переставал играть, демонстрируя смертельную усталость, бросая гипнотизирующие взгляды на танцующих, требуя мзды. Тогда к нему, как бабочки на огонь, слетались денежные купюры, и он воспряв духом с новой силой ударял по клавишам.