Корсар
Шрифт:
— Купаться будешь? — спрашиваю, а она смеётся.
— Издеваешься, что ли? Холодно же.
— И то верно, — замечаю, откидывая упавшие пряди с её лица. — А я, пожалуй, искупаюсь.
И вскакиваю на ноги, а Ева кричит мне, что я сумасшедший, простужусь и умру, если войду в холодную воду, и вообще она меня убьёт, если не прекращу трепать её бедные нервы, но разве меня возможно остановить, когда так близко плещется море?
Раздеваюсь под протестующие вопли Евы, заливаясь хохотом. Давно не чувствовал себя таким круглым идиотом, но мне нравится это состояние.
— Береги штаны, они мне дороги как
Ложусь на спину, а прохладная вода покалывает кожу, но сейчас мне настолько хорошо, что даже посреди ледника не замёрз бы.
— Ну вот и что мне с тобой делать? — сердится Ева, когда выхожу на берег. — Вода же ледяная!
— Ничего она не ледяная, успокойся, — говорю, забирая у неё свои штаны. — Тут до гостиницы три метра по прямой, не умру.
Снимаю мокрые б'oксеры, запихиваю их в карман куртки, а Ева ахает и смеётся, когда начинаю штанину натягивать на влажные ноги. Нихрена не выходит, а Ева громче хохочет, пытаясь мне помочь. В общем, с горем пополам, натягиваю эти грёбаные джинсы.
— Дурак, какой же ты дурак, — говорит, обнимая меня за талию и прижимаясь к груди. — Но мне с тобой хорошо, уютно. Ладно, теперь пошли переоденешься и поведёшь показывать то, что собирался. Ты же не передумал ещё?
Вообще-то передумал, конечно, но обещания нужно выполнять. И если уж рушить жизнь, так неожиданно наладившуюся, то сильно не затягивая.
28. Ева
Я вижу, как Роджер постепенно всё сильнее и глубже уходит в себя, когда идём вдоль центральной улицы, мимо маленьких магазинчиков, торгующих сувенирами и крошечных ресторанчиков с неизменным рыбным меню. Чем дальше, тем реже стоят дома, а впереди виднеется широкое поле, поросшее изумрудной травой. От такой красоты дух захватывает, и мне так хочется разуться и побегать по шелковистому зелёному ковру босиком.
Вообще в тот момент, когда Роджер вошёл в мою жизнь, всё так изменилось. Я и сама изменилась безвозвратно, и новая я нравлюсь себе намного больше.
— Как же здорово! — говорю, вдыхая аромат свежего, чуть горьковатого, ветра, наполняя им лёгкие, наслаждаясь.
Роджер обнимает меня за шею, притягивает, семенящую рядом, к себе и целует в макушку. Этот, ставший уже привычным почти ритуал неизменно заставляет сердце в груди биться быстрее. Роджер молчит, а я не хочу разрушать ненужной болтовнёй этот момент. Не знаю, что Роджер хочет рассказать или показать, но это явно что-то очень важное для него, потому просто жду, хотя в голове сотнями роятся мысли о предполагаемой цели нашего путешествия. Куда он меня ведёт? С кем-то знакомиться? Но с кем? Воображение шалит, но мне не догадаться, как не пытайся, потому вскоре оставляю попытки изображать из себя экстрасенса. Не знаю, что там дальше, но уверена лишь в одном: Роджер не обидит меня, потому можно расслабиться и просто
Моря не видно за домами, но я всё равно ощущаю его каждой клеточкой своего тела, каждым уголком души. Кидаю украдкой взгляд на сосредоточенного Роджера и понимаю, что до конца жизни буду благодарна за исполнение мечты. Пусть детской и наивной, легковыполнимой, но мечты.
— Почти пришли, — нарушает тишину неожиданно охрипшим голосом.
Да что же там такое впереди? Даже волноваться сильнее начинаю. И хоть изо всех сил стараюсь не поддаваться панике, неизвестность страшит почище любой опасности.
Сворачиваем вправо, огибая поле по узкой тропинке, а справа тянется чей-то фруктовый сад, и кроны деревьев в пышной пене бледно-розового цвета. Сладковатый аромат обволакивает, а мне так хочется никуда из этой сказки не уезжать. Как жаль, что хорошее длится так мало. Скоро лепестки опадут, поддавшись закономерному влиянию времени и природы, устилая собой землю, а мы вернёмся в реальность с её сложностями и проблемами. Но ведь останется память об этом моменте, когда была так счастлива.
Не знаю, сколько идём по узкой тропинке, но с каждым шагом напряжение, сковывающее сильное тело рядом, становится почти запредельным. Роджер в этот момент сплошь тугие мышцы и натянутые оголённые нервы, способные заискрить, подобно неисправной проводке.
Резкий поворот влево и Роджер останавливается, глядя вперёд, а меж бровей залегла глубокая складка. Слежу за его взглядом и замираю, когда совсем рядом расстилается...
— Кладбище?
Ого... Вот точно не этого ожидала. Хотя знать бы ещё, чего ждала.
— Оно самое, — кивает, не глядя на меня.
— Ну, кладбище так кладбище, — говорю, пожимая плечами.
Чем-чем, а погостами меня точно не напугать, особенно после того, как не стало наших с Артёмом родителей, и сырая ноябрьская земля поглотила их тела, оставив после себя два деревянных креста и дыру в сердце.
— Здесь кто-то из твоих близких похоронен? — решаюсь задать вопрос, пока Роджер ведёт меня вдоль ряда покосившихся надгробий.
Кивает и улыбается, горько и светло одновременно.
— Угадала, — коротко отвечает, а я беру его широкую ладонь в свою и крепко сжимаю, чтобы понимал: со мной рядом ему не о чем переживать.
А в сердце разливается тепло, потому что понимаю: здесь, под толщей земли, скрытый под надгробием живёт в памяти Роджера кто-то очень близкий. Но он привёл меня сюда, чтобы о чём-то рассказать, и это значит так много, что слов не хватит выразить.
У каждого из нас внутри живёт сокрушающая боль, с которой можно лишь примириться, избавиться полностью невозможно.
Сохраняя молчание, мы проходим вглубь кладбища, а шаг Роджера всё шире, точно до цели остаётся совсем немного, и он уже не способен медлить. Чья могила здесь? Родители? Первая любовь? Ребёнок?
— Здравствуй, мама, — произносит Роджер, останавливаясь возле невысокой кованой ограды, выкрашенной в золотистый цвет.
Всё-таки мама...
Мнусь у входа, не решаясь сделать шаг вслед за Роджером. Кажется, что не должна мешать их "встрече", должна дать возможность поскорбеть в полном одиночестве, но Роджер мягко тянет меня за руку, приглашая. А я, как всегда, подчиняюсь, потому что не могу иначе.