Кошачья Свара. Мадрид, 1936
Шрифт:
Энтони был убежден, что силы его на пределе, и потерял всякий интерес к тому, что касается его поездки. Включая и картину Веласкеса, которая теперь казалась предметом слишком далеким и обходящимся слишком дорого. Не потеряв ни крупицы притягательности, ни капли воображаемого профессионального триумфа или сентиментальных откровений, одновременно распутных и щедрых, картина теперь соперничала с пылким желанием вернуться домой, к спокойной работе и обыденной, размеренной жизни. На следующий же день он вернется в Англию, ни с кем не посоветовавшись, ни с кем не поговорив, ни с кем не попрощавшись.
Он пересек площадь
У Энтони сохранились теплые воспоминания о том вечере, когда его пригласили присоединиться к их компании, но тем не менее он имел очень мало желания вновь встретиться с Хосе-Антонио, после того как его использовала Пакита, обманом и совершенно безрассудным образом, в качестве предварительной меры для соития с Вождем. Англичанин вспыхнул от злости и стыда, вспомнив о той печальной роли, которую его заставили сыграть в этом треугольнике. Он добрался до улицы Серрано и воскресил в памяти разговор с Пакитой в кафе "Мичиган" несколькими днями ранее. Тогда он говорил о Веласкесе, а она - о личных проблемах. Между ними образовались узы, которые теперь будут навсегда порваны. Увидятся ли они когда-нибудь снова? Маловероятно.
Отвлеченный этими воспоминаниями и размышлениями, он с опозданием прибыл по адресу, который Педро Тичер записал на салфетке в "Чикоте". Часы показывали половину второго, когда он остановился перед огромным входом в многоквартирный дом и заметил рядом другую дверь, поменьше, с бронзовым звонком в форме головы льва. Перед тем, как позвонить, он толкнул маленькую дверь, и она подалась. Энтони вошел, предварительно оглянувшись по сторонам: в это мгновение на улице не было ни единого человека. Энтони был уверен, что никто за ним не шел и не следил. После стольких дней слежки эта неожиданная свобода показалась ему дурным предзнаменованием. Но он всё-таки вошел. В просачивающемся с улицы свете он различил выключатель, щелкнул им, и зажглась лампочка в золотистом латунном абажуре. Он закрыл дверь на улицу и поднялся по широкой лестнице с толстыми деревянными перилами, отполированными постоянным использованием, ступени скрипели.
Левая дверь второго этажа, там, где находилась квартира Педро Тичера, тоже была приоткрыта. Энтони осторожно переступил порог. В прихожей было темно, но из глубины коридора просачивался рассеянный свет. Ни в прихожей, ни в коридоре не было мебели, ковров или портьер, и ни единой картины на стенах. Продвигаясь тихо, чтобы не позволить застать себя врасплох, он дошел до большой комнаты, где горела лампа. Голые стены и скудная меблировка подтвердили его подозрения: этой квартирой никто не пользовался, ни в качестве жилья, ни в качестве офиса, ни как выставочным залом. Этого ему хватило бы для того, чтоб осознать свою ошибку, если бы другое зрелище не показало истинную степень его безрассудства и наивности.
Глава 33
Начать с того, что Педро Тичер был мертв, мертвее не бывает, никаких сомнений. Чуть раньше он назвал положение смертельным, и теперь продемонстрировал это бесспорным образом на собственном
Подгоняемый инстинктом самосохранения, Энтони Уайтлендс снова вылетел на лестничную клетку, не задержавшись, чтобы обдумать положение. На лестнице послышались шаги. Он взглянул и увидел поднимающихся вооруженных мужчин. Некоторые соседи открыли двери, высунули головы и тут же захлопнули двери обратно. Звать на помощь явно было бесполезно, а кроме того, усталость затуманила его разум. Будь что будет, подумал Энтони. Пока он формулировал эту нечеткую мысль, его окружили четверо мужчин, которые велели не оказывать сопротивления. Даже сама мысль о сопротивлении заставила англичанина улыбнуться.
– Здесь есть еще кто-нибудь?
– спросили у него.
– Покойник внутри. С кем имею честь?
Ничего не ответив, они затолкали его обратно в квартиру и закрыли дверь. Один нацелил на него пистолет, а другие по-быстрому обыскали, с пистолетами в руках. Завершив знакомство, они позвонили, воспользовавшись аппаратом на стене в коридоре. Трубку взяли немедленно, как будто на том конце линии кто-то ждал звонка. Весь разговор свелся к паре односложных слов. Повесив трубку, звонивший сказал остальным:
– Ничего не трогайте. Он будет здесь через пять минут.
Не спуская с Энтони глаз, все четверо скрутили самокрутки и закурили. Энтони пытался догадаться, в чьих руках оказался. Через некоторое время, которое показалось ему вечностью, прибыл подполковник Марранон в сопровождении неизвестного помощника. Его появление развеяло бы опасения задержанного, если бы вновь прибывший не направился прямо к нему и не влепил затрещину. Неожиданный удар сбил англичанина с ног. Упав на пол, он бросил на нападавшего скорее удивленный, чем осуждающий взгляд.
– Козел! Сукин сын! Если бы не чертова республиканская законность, я бы вас просто измордовал!
– заорал подполковник.
Более спокойный помощник присел рядом с телом, подобрав полы пальто, чтобы не измазать их в крови. Из этой позиции он провозгласил свои предварительные выводы.
– Еще теплый. Убит выстрелом в грудь с близкого расстояния, из оружия большого калибра. Из-за темного пальто и костюма сложно в точности определить место, куда вошла пуля, но, должно быть, под острым углом. Соседи наверняка слышали выстрел, но в нынешние времена выстрелом никого не удивишь.
Это уравновешенное заявление вернуло подполковнику хладнокровие.
– Это сделали вы?
– поинтересовался он у англичанина.
– Нет! Каким образом это мог быть я?
– запротестовал Энтони.
– Я эксперт в живописи и не в состоянии никого убить, даже помыслить об этом. А кроме того, где оружие?
– А мне откуда знать? Вы могли его выбросить или спрятать. Ни один убийца не станет дожидаться полиции с пистолетом в руке. Вы знаете жертву?
– Да, - ответил Энтони.
– Вообще-то, мы встречались меньше часа назад, в "Чикоте". Он вызвал меня туда, чтобы сказать нечто важное, но боялся, что нас подслушают. Из-за этого заставил меня прийти сюда. Когда я вошел, он уже был мертв.