Кошачья Свара. Мадрид, 1936
Шрифт:
Едва они успели войти, как снаружи послышались удары в дверь и громовой голос дворецкого:
– Сеньорита Лили! Откройте дверь!
– Прячься под кровать, - распорядилась Лили.
– Я его задержу.
Энтони подчинился ее приказу и вскоре услышал следующий диалог:
– Что случилось, Хулиан? Зачем тебе ружье?
– Не пугайтесь, сеньорита. Это обычная мера предосторожности. Скажите, вы не видели чего-нибудь необычного? Или, может быть, слышали странный шум?
– Нет. Что я здесь могла бы услышать? Сейчас у меня время занятий, и я здесь пропадаю от скуки. Падре Родриго запретил
– Хорошо. Заприте дверь и никому не открывайте - если он, конечно, не из нашего дома.
Через некоторое время Лили вернулась в спальню.
– Можешь вылезать, - сказала она.
– Я заперла дверь, как он мне и велел, и задернула шторы. И не волнуйся, здесь ты в безопасности, а когда все уляжется, я тебя выпущу. Придумаем, как тебя вывести. И падре Родриго сюда не придет: он ведет свою войну.
Энтони вылез из-под кровати и отряхнулся. Лили сидела на краю постели, болтая ногами в воздухе. Похлопав ладонью по покрывалу, она пригласила Энтони сесть рядом. Он послушался, и она пристально взглянула на него.
– Признайся, - сказала она, - ведь тот вор, которого они ищут - это ты и есть? А иначе зачем бы тебе прятаться? И что ты делаешь в нашем доме? Ведь сегодня тебя не приглашали?
– и, не дожидаясь ответа, добавила: - Это все Пакита, ведь так? Только не пытайся меня одурачить, как в тот раз. Ты был с моей сестрой. Ты пахнешь, как она, а от нее совсем недавно пахло, как от тебя. И я слышала, как она плакала. И вот теперь - вся эта суета... Ах, Тони, ну что ты в ней такого нашел, чего нет у меня? И заметь: ведь это из-за нее тебя теперь хотят застрелить. Но я тебя спасу. Вот сама не знаю, почему, но я спасу тебя.
– Я от всей души тебе благодарен, Лили. Что же касается остального, то я могу тебе объяснить...
– Мне не нужны никакие объяснения, Тони. Я люблю тебя.
Взяв в ладони руку англичанина, она сбивчиво продолжала, не сводя с него глаз:
– Я не знаю, что будет завтра; хотелось бы надеяться, что революции не будет; но если на все же произойдет, то первое, что они сделают - это убьют всех нас, как это случилось в России. Я не боюсь смерти, Тони. Но я не хочу умирать, не узнав настоящей жизни. Я уже стала женщиной - а что мне известно о жизни? Четыре действия арифметики, притоки Эбро и стихи Бекера. Ты считаешь, это правильно?
– Да с какой стати должно случиться так, как ты говоришь?
– Ты этого не знаешь, и я не знаю тоже. Но если это случится... Если случится самое страшное, то я не хочу умереть как святая мученица - со скрюченной ладонью и прижатым к губам пальцем. Я не хочу быть святой, Тони, я хочу быть нормальным живым человеком, хочу знать, что это такое - настоящая жизнь. И если это грех - значит, так тому и быть. Не я это придумала. Как может быть грешным то, чего просят тело, душа и разум? И как я могу не замечать неустанно томящих меня желаний, пусть даже падре Родриго не называет это иначе, нежели соблазнами плоти?
Чувства Энтони колебались между страхом и отвращением. Бывшая жена, любовница, другие мимолетные связи и знания живописи научили его не преуменьшать последствия гнева отвергнутой женщины, особенно в подобном положении.
– Дорогая Лили, - сказал он, ласково поглаживая ее руку, - я понимаю, что ты
С детской непосредственностью Лили перешла от пещерной похоти к невинной простоте.
– Наоборот, Тони, - со всей серьезностью произнесла она, - никто не подходит лучше тебя. Начнем с того, что ты протестант, и если мы совершим грех, тебя он не коснется.
Энтони поднялся и подошел к окну. Такое вольное понятие о морали обеих сестер его просто шокировало. Несколько часов назад Пакита тоже использовала подобную софистику, хотя позже признала вину и мучилась угрызениями совести, но то, как обе прибегали к моральным уловкам, свидетельствовало о том, что и их ум, и образование покоились на ложном фундаменте. Эти мысли его без видимой причины огорчили.
– Это бессмысленный спор, - неохотно ответил он.
Лили посерьезнела.
– Не бессмысленный, Тони, это просто предлог. Я уже давно собиралась так поступить. И я действую не вслепую: я много раз слышала, как эту тему обсуждают взрослые, и видела животных в поместье... Но я не хотела сделать это кое-как. И тогда появился ты. Я говорю не про сегодня, а о первом дне, когда увидела тебя в доме. Когда я тебя увидела в приемной - ошеломленного, изучающего эту ужасную картину, я сказала себе: это он, само небо мне его послало. С тех пор я пытаюсь показать тебе мои чувства и намерения, но безрезультатно. Ты просто тупица, я всё равно тебя люблю, но ты тупица. Я уж было решила, что ничего не выйдет. И вот сегодня судьба вдруг привела тебя в мою спальню под дулом ружья. Как я должна это воспринимать?
– Никак, - сухо заявил англичанин.
Он слегка раздвинул шторы и выглянул в сад. Вероятно, можно без особого риска спрыгнуть с балкона, высота не слишком большая, а света немного, потом после пробежки он доберется до стены, перелезет через нее и окажется на улице, и дальше побежит по Кастильскому бульвару, в такой час полно прохожих, а перед лицом свидетелей его не решатся убить. А может, и решатся. Но если он останется здесь, рано или поздно его найдут. А если вдобавок найдут вместе с Лили, он весьма вероятно лишится жизни.
Обдумывая эту идею, он осторожно приоткрыл окно, чтобы прикинуть, насколько оно высоко. И тут снизу до него донесся пронзительный голос падре Родриго:
– ... и не уклоняйтесь с праведного пути. Бог открыл мне истину, и вы приняли решение, сеньор герцог. Да, этот путь тернист...
В ответ послышался печальный, едва слышный шепот герцога Игуалады:
– И куда нас заведет этот путь, падре? Тернистый еще не означает самый лучший
– Ваша светлость, вы не должны полагаться на военных.
– Но разве они не хотят спасти Испанию?
– Ваша светлость, выражаясь их же языком, для них Испания - это одно, а для нас - другое.
Энтони тихо закрыл окно, опустил занавеску и вновь обратился к Лили, по-прежнему сидевшей на кровати.
– Ты просишь невозможного. Поставь себя на мое место.
– Я не могу поставить себя на твое место. Как и ты себя на мое. Каждый должен решать за себя.
– Но ты всего лишь ребенок, Лили.
– А в каком возрасте Марианна Австрийская вышла замуж за Филиппа IV? Ты должен это знать, Веласкес написал портрет.