Кошмарное преступление в курятнике
Шрифт:
— Нашли время цепенеть, — возмутился Кашалот. — Столько всякой нечисти в лесу…
Зазвонил телефон, Рак взял трубку:
— Алло… Читали наше обращение?… Да, «Майский Жук» и «Майский Хрущ» — одно и то же… То есть как — не видели? Что же вы звоните?… A-а, понятно. Но она, к несчастью, поступает так, как удобнее ей, а не вам.
Положив трубку, Рак пояснил:
— Это Дятел звонил. Вот чудак — возмущается, что личинка Майского Жука прячется в земле, а не на дереве. «Я бы, — говорит, — из любой щели ее достал, и не сообщал бы никуда — сам бы раздолбал».
— Это он умеет, — одобрительно заметила Сова.
— Ох уж эти личинки, — продолжал
— Это ж надо, какие гены бывают зловредные, — Сова сокрушенно покачала головой. — Эх, Бекаса бы сюда с юга вызвать, Дупеля лесного, Вальдшнепа — клюв у них длинный, тонкий, в землю глубоко втыкается, а на конце клюва клеточки особенные: шевельнется где личинка — клеточки чуют.
— К сожалению, милая Сова, клеточки сейчас не помогут, — печально сказала Стрекоза. — Ведь зимой личинки не шевелятся — они затаились до весны.
— Но обезвредить их необходимо именно сейчас, пока они не успели натворить бед! — решительно заявил Кашалот.
— А как их найдешь? — Рак беспомощно развел клешнями. — Хоть бы кто-нибудь из юных биоников изобрел прибор для поиска личинок под землей, а то просто клешни опускаются…
— И напрасно! — донесся откуда-то снизу тоненький голосок. Из дупла в основании пня выглянул крошечный зверек, напоминавший миниатюрную мышку, и весело продекламировал:
Клешни не опускайте и хвосты И носа никогда не опускайте — Надежды от себя не отпускайте И не сжигайте за собой мосты!— Кто это? — спросил Кашалот, стараясь разглядеть малютку-декламатора.
— Мышонок! — радостно объявила Стрекоза. — Какой малюсенький, какой хорошенький!
Зверек улыбнулся и выдал еще одну порцию стихов:
О, Стрекоза, скорей глаза открой-ка, Вглядись внимательней в один мой носик лишь, И ты увидишь — вовсе я не мышь, А чемпионка мира Землеройка!— Что, Стрекозушка, опростоволосилась? — засмеялась Сова. — Вот я бы нипочем ее с мышью не спутала — у мышей-то такого длиннющего носа отродясь не бывало.
Землеройка тотчас откликнулась на это заявление четверостишием:
— Тонко замечено, — оценил Кашалот. — Я, например, неплохо знаю кальмаров, особенно глубоководных. Дорогая Землеройка, вы назвали себя чемпионкой мира — это не поэтическое преувеличение?
— Напротив — преуменьшение! — заверила крошечная собеседница и для вящей убедительности провозгласила:
Во весь свой голос заявляю звонко: Я не единожды, а дважды чемпионка!— Землеройки — самые маленькие из млекопитающих, — пояснила она, переходя на прозу, — а я — самая малюсенькая из землероек: моя длина всего лишь три с половиной сантиметра. Недаром мое имя — Карликовая Белозубка!
— О, так это вы героиня знаменитой сказки «Белозубка и семь гномов?» — обрадовался Кашалот, спутав Белозубку с Белоснежкой.
Из деликатности Землеройка не стала его поправлять.
— Я героиня не только этой сказки, — сказала она с гордостью. — А «Дюймовочка»?
— Надеюсь, очаровательная Дюймовочка, — Гепард галантно поклонился, — вас не забыли включить в «Книгу рекордов» Гиннесса, причем дважды? Кстати, а в чем ваше второе мировое достижение?
— В чревоугодии, — последовал ответ. — Попросту говоря, в обжорстве.
Все, кроме Гепарда, были несколько шокированы этим неожиданным признанием, Гепард же одобрительно улыбнулся, заметив:
— Прелестно! Что называется, обезоруживающая откровенность.
— Она обезоружит вас еще больше, когда вы ознакомитесь с цифрами, — заявила Землеройка, ничуть не смутившись. — В них больше поэзии, чем в иных стихах! Судите сами. Я вешу чуть больше грамма — один и две десятых, если точно. А съедаю в сутки шесть граммов, то есть в пять раз больше собственного веса.
— В пять раз?! — неисправимый скептик Рак захихикал. Чемпионка смерила его насмешливым взглядом и продекламировала:
Я вижу, кое-кто не верит и смеется, Он сомневается — мол, как ей удается Свершить сей подвиг, несмотря на малый рост? Что ж, я отвечу — мой секрет предельно прост: В труде и в праздности, в веселье и в беде Я никогда не забываю о еде!— А если говорить прозой, ем я почти непрерывно, перемежая это приятное занятие кратковременным сном. И столь же непрерывно размышляю на интереснейшую философскую тему: мы едим для того, чтобы жить, или живем для того, чтобы есть? Я склоняюсь к последнему. Ведь срок жизни, отпущенный нам, землеройкам, всего пятнадцать месяцев, и надо прожить их так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые месяцы, то есть прожить достойно. А что может быть достойнее чревоугодия?