Кошмарное преступление в курятнике
Шрифт:
— Ах, «жемчужные кораблики»! — Стрекоза восторженно затрепетала крыльями. — Как это чудесно, просто изумительно!
Но Наутилус остудил ее восторги:
NAUTILUS POMPILIUSА —‘ жилой отсек; b — гидростатические
— Технически безграмотное название. Хотя раковина у нас и выложена перламутром, жемчуга мы не производим — на это есть другие моллюски. Теперь насчет кораблика. Не «кораблик», — Наутилус произнес это слово, нарочито сюсюкая и с придыханием, как произнесла его Стрекоза, — а подводный корабль! Мне художественную литературу читать некогда, но я, слышал, что в одной известной книге подводная лодка названа
— Не только в книге, — вставил Человек. — Свою первую атомную подводную лодку американцы тоже назвали «Наутилусом».
— Думаете, случайно? Конечно, внешне наши корпуса непохожи у меня вот раковина в спираль свернута, но она тоже разделена переборками на отсеки. Наружный отсек жилой — я в нем живу, в остальных газ. При погружении, — а погружаемся мы на глубину до семисот метров, — часть отсеков заполняется водой, при всплытии вода вытесняется газом.
— Кстати , так же погружаются и всплывают и подводные лодки, — заметил Человек.
— Простите, дорогой изобретатель, — Удильщик все не хотел его отпускать, — но почему, несмотря на такую великолепную технику, из восьми тысяч видов наутилусов, населявших когда-то почти все моря, сохранилось до наших дней всего шесть видов, да и то лишь в Тихом океане?
— Мне лично причина пока не ясна, — задумчиво сказал Наутилус. — Будем разбираться.
— На что уйдет еще пятьсот миллионов лет, — ввернул Гепард.
— Все, Удильщик, хватит, — вмешался Кашалот, — отпустите гостя. Думаю, что в данный момент, многоуважаемый изобретатель, уместнее спрашивать вас не о технике, а о том, что бы вы хотели пожелать в новом году нам, сотрудникам КОАППа, и нашим гостям, согласны?
— Вполне. Всем, кто здесь присутствует, и всем, кто отсутствует, я желаю найти такую же супругу, как у меня. Объясняю, почему. Посмотрите: у меня только шестьдесят рук, а у нее — девяносто четыре! Вот у осьминогов — восемь рук, что у него, что у нее одинаково. Говорят — равноправие. Допустим. Приплывает она домой, усталая, а он с соседями в камушки играет — есть у осьминогов такая игра: Осьминог ждет, когда раковина створки откроет, тут же камень между ними вставляет, а потом соседа, хозяина раковины съедает. Так вот, увидит Осьминог — жена плывет, спрашивает: «Обед готов?» А она ему: «У меня не сотня рук!». А моя супруга никогда так не ответит!
— Конечно, — пропищала Стрекоза, — ведь у нее почти сотня рук!
— И в честь нее, в честь моей перламутровой лодочки, — проникновенно произнес Наутилус, — я спою сейчас песню… — и он запел:
Если друг оказался вдруг И не друг, и не враг, а Рак, Крепко панцирь его вокруг Обхвати сотней рук… И скорее в мой клюв неси, Чтоб я мог его раскусить, Если вкусный — тебе «мерси» Я скажу, мой друг».— Это я должен сказать «мерси», — проворчал Рак. — Ну и гость пошел — того и гляди хозяина слопает…
Мартышка попыталась сгладить неловкость:
— Но он же имел в виду не вас, а морских раков!
— По правде-то говоря, что в лоб, что по лбу, — молвила Сова.
Наутилус прислушался, ничего не понял и на всякий случай
— Что-нибудь не так?
— Все в порядке, — поспешил успокоить его Гепард. — Ничто так не сближает, как хорошая песня — мы уже имели случай в этом убедиться в самом начале «Голубого огонька».
В этот момент из-за ближнего столика вышел грациозный зверь, напоминающий большую Кошку. Подойдя мягкой походкой к Наутилусу, «Кошка» вкрадчиво произнесла:
— Вы, изобретатели, прямо как дети. Неужели не ясно: находясь в таком обществе, слова песни нужно отбирать очень тщательно.
— Кошка-то умна, видать, — одобрительно сказала Сова.
— А большущая какая! — восхитилась Стрекоза. — Прямо как Рысь!
— Положим, я не Кошка, а Фосса, родственница Мангусты и самый крупный хищник Мадагаскара, но это не важно — все равно вам не помешает воспользоваться моим опытом. Так вот, слушайте и мотайте на ус — у кого он есть, разумеется. Если вы хотите кем-то закусить, никогда не говорите этого прямо. Вот я например, люблю лакомиться лемурами…
— Лемурами?! — ошеломленно переспросила Мартышка. — Моими дальними родичами?! Их еще называют полуобезьянами…
— Мартышка, я вас умоляю, — в голосе Кашалота сквозила тревога, — если мы сейчас начнем выяснять, кто кем лакомится…
— Да, не стоит, — поддержала Фосса. — Тем более, что полуобезьянам до полных обезьян, прямо скажем, еще очень далеко. Так вот, послушайте, что я пою лемурам — по-французски, разумеется, на Мадагаскаре этот язык распространен достаточно широко… — и она запела, грассируя на французский манер:
О, Лемур, тужюр Лемур, Мон амур, мон амур… О, амур, тужюр амур, Мон Лемурчик, мон Лемур!— Что, очевидно означает, — перевел Гепард, — «О, Лемур, всегда Лемур, моя Любовь, о, любовь, всегда любовь, мой Лемурчик!» — как всегда в такого рода песнях, непонятно, но здорово.
— Очень здорово! — согласился Наутилус.
— Ну, принцип ясен? — спросила Фосса. — А вот тому, кого вы есть не собираетесь, вы можете сообщить об этом прямо и честно. Скажем, местные жители, мальгаши, почему-то панически боятся меня, хотя я никогда не нападаю на людей, так вот при встрече с ними я пою — правда, пока без особого успеха… — и она запела на мотив зажигательной, задорной, необыкновенно ритмичной лезгинки:
Я всего лишь Фосса, Ты меня не бойся, Я тебя не трону, Ты не беспокойся!То один, то другой из гостей стал подхватывать мелодию, напевая без слов, те, у кого были инструменты (скажем, у кузнечиков и сверчков), начали подыгрывать, а Зайчик подбежал к бамбуковому стволу и забарабанил по нему передними лапками, отбивая ритм…
— Ой, не могу усидеть! — закричала Мартышка и пустилась в пляс. Не прошло и пяти минут, как ее примеру последовало большинство присутствовавших. Самые упорные некоторое время лишь покачивались в такт, но и они в конце концов, не в силах удержаться, присоединились к танцующим.