Косой дождь. Воспоминания

Чёрная Людмила Борисовна

На пороге стоял муж. Был зимний вечер. Свет от фонаря падал на лицо Д.Е. Мгновение он смотрел на меня как-то странно. А потом вдруг побежал прочь…

Что я подумала? Да ничего. Это случилось, по-моему, в 1946 году, в самом начале нашего брака. Отношения наши еще не были ничем омрачены. И я считала мужа всегда правым. Если бы он на моих глазах прыгнул с крыши в прорубь, я бы, наверное, сочла, что так и надо.

Прошло не менее часа, прежде чем муж позвонил снова, и загадка разрешилась.

Оказывается, он приехал в первый раз домой на такси, остановил машину, расплатился с водителем, позвонил и стал терпеливо ждать.

Только

увидев меня, он внезапно вспомнил, что оставил в такси портфель, набитый секретным «белым ТАССом».

И кинулся бежать за такси, которое, конечно, давным-давно скрылось. Но муж видел, как шофер разворачивался: по всей вероятности, он поехал на стоянку в Гагаринском переулке. Гагаринский шел перпендикулярно Большому Власьевскому; чтобы попасть в него, надо было пробежать вдоль фасада нашего особняка, вдоль садика и торца еще одного дома, завернуть за угол и бежать по Гагаринскому. Гагаринский был длиннейший переулок. До конца переулка — он заканчивался у Гоголевского бульвара, где и находилась стоянка такси, — было минут пятнадцать ходу.

Муж несся изо всех сил. Речь шла о спасении жизни. Говоря красиво, он бежал наперегонки со смертью.

По портфелю было легче легкого узнать, кто бросил (или подбросил) в такси «белый ТАСС». Следователю оставалось только установить, зачем? Но и это было в ту пору нетрудно! Разумеется, для того, чтобы распространить его в виде листовок по заданию американской разведки.

Как ни удивительно, муж почти догнал такси. Однако в ту секунду, когда он примчался на остановку, такси отъехало с новым пассажиром. К счастью, на остановку уже до этого прибыло другое такси, и шофер того другого такси успел услышать, что пассажир велел ехать на Каланчевку, к вокзалам.

Теперь начались автомобильные гонки. Как в хорошем иностранном детективе. А закончилось всё хеппи-эндом. Найденный шофер вручил мужу портфель… Муж был счастлив… Я тоже…

Мы долго обсуждали потом смертельный пробег Тэка. И путем сложных подсчетов пришли к заключению, что скорость его бега была рекордной. Вспомнили при этом персонажа одной из прелестных новелл чешского писателя Карела Чапека, который метнул булыжник через широкую реку в человека, обозвавшего его, кажется, «задницей». Тот герой установил мировой рекорд, но повторить его, увы, не смог. В нормальных условиях он метал диски на довольно скромные расстояния. И, только обидевшись на «задницу», поставил рекорд.

В заключение скажу, что муж чапековского героя обскакал. Он повадился забывать в такси секретные материалы. Правда, спохватывался уже на раннем этапе — так сказать, на коротких дистанциях. И впредь пробовал свои силы в спринте. И всякий раз удача ему сопутствовала!

10. Засекреченное землетрясение

В Болшевский санаторий научных работников я попала после полостной операции в Институте Склифосовского.

Рассказывать о советских больницах в послевоенные годы можно долго. Я скажу только, что там были прекрасные врачи и кошмарные условия.

Как больные в тех больничных палатах выживали — уму непостижимо. Но я была молода, операция оказалась не очень сложной, на моих костях не было ни грамма жира, заживало все как на собаке. И все ж таки дома выяснилось: я еле передвигаю ноги. Было решено отправить меня на полсрока в Болшево, в санаторий научных работников. В Болшеве

я угодила в комнату, где койки стояли буквально впритык, так же как у Склифосовского. Мне сразу показалось, что санаторий заполнен старыми женщинами, к тому же какими-то пришибленными. Они ложились спать рано, ничего интересного не рассказывали, только тихонько шушукались перед сном. Как я потом поняла, моим «старушкам» было лет по сорок.

К счастью, в Болшеве тогда отдыхали несколько молодых людей: один — довольно известный композитор, другой — историк. Больше никого не помню. Мы сразу познакомились и, несмотря на мерзкую погоду, вместе гуляли, а по вечерам сидели в холле. А с композитором, избавившись от историка, я даже целовалась. И в свою комнату приходила, когда соседки уже спали. Тихо раздевалась, даже света не зажигала.

Меня такая жизнь устраивала. Главная задача была… потолстеть. Мне даже придумали специальную диету: дня два давали только яблоки. Но аппетит все равно не появлялся, и я с ужасом ходила взвешиваться…

Четырнадцать дней быстро пролетели.

И накануне выписки я почему-то оказалась в окружении молчаливых женщин — обитательниц санатория. Чтобы как-то развеселить компанию, предложила погадать им по руке. Гадать по руке мне очень нравилось, значение основных линий на ладони я знала, все остальное домысливала. Мои «старушки» охотно согласились, и одна из них, с миловидным, но измученным лицом, протянула левую руку. Я взяла ее сухую теплую ладонь, посмотрела женщине в глаза и почувствовала что-то неладное. Какие-то токи, казалось, идут от нее ко мне. Не могу объяснить почему, но я почуяла, что в жизни этого человека случилось нечто ужасное.

Не глядя ни на какие линии, забормотала, что ей, мол, плохо, но потом все образуется, может быть, несчастье обернется чем-то хорошим. И женщина заплакала и стала меня благодарить.

Я уж хотела было уйти, но другая женщина (сестра первой) тоже протянула мне руку.

И опять я почувствовала, что имею дело с чем-то неописуемым. И опять начала невнятно утешать. И спрашивать женщин, что все-таки с ними произошло?

Но вот третья женщина прямо перед моим лицом раскрыла ладонь… Я чуть было не упала в обморок… И закричала, что ничего не понимаю в хиромантии, что говорю наобум, что всякое гадание по руке чепуха собачья. И так далее и тому подобное. Но женщины, обступившие меня, не хотели ничего слушать: они просили, умоляли, чтобы я им погадала… С гигантским трудом я вырвалась и убежала от них. Вечером повторилось то же самое. На следующий день, уже перед самым моим отъездом, они подстерегли меня и стали предлагать деньги — большие деньги.

Естественно, я уперлась. Более того, публично поклялась, что никогда в жизни не буду искушать судьбу, пытаясь по линиям руки узнать прошедшее и будущее человека.

Сказать по правде, мне было страшно. И клятву я свою сдержала. Держу ее до сих пор.

Потом я долго думала о своем гадании: кое-что все же поняла… С детства я была очень близорука. И, как у всех близоруких, у меня были чрезвычайно обострены слух, обоняние, осязание… По неясным очертаниям я узнавала людей, различала знакомые и незнакомые шаги, жесты. И была сверхвосприимчива к чужим настроениям. Особенно если старалась сосредоточиться. Людей неуравновешенных, истеричных с трудом переносила. Они меня как бы «заражали»…